двери, но остановилась в нерешительности и обернулась ко мне. Я нагнулась над чемоданом, стоявшим у кровати, и стала выкладывать на покрывало свои вещи. Я чувствовала, что она не отрывает от меня взгляда.
— Вы... хозяин... — нерешительно начала она.— Он был с вами любезен, не правда ли? Мне кажется, я слышала, как он смеялся, когда стояла наверху и ждала вас.
Я выпрямилась, держа в руках кипу аккуратно сложенных носовых платков.
— Все прошло очень хорошо, миссис Седдон. Он был очень любезен.
— О, прекрасно. А я хотела еще до вашей встречи с хозяином поговорить с вами и предупредить, что на первых порах он бывает довольно резок.
Я хорошо понимала беспокойство, которое она тщетно пыталась скрыть. Было очевидно, что «эмоциональная температура», если можно так сказать, в Вальми целиком зависела от настроения Леона де Вальми.
— Большое спасибо, не беспокойтесь, миссис Седдон. Он принял меня очень хорошо, и я почувствовала, что здесь мне рады, — сказала я бодрым тоном.
— Правда? — недоверчиво спросила домоправительница. Она была обеспокоена и явно удивлена. — Ну ладно, тогда действительно все в порядке. Я знаю, что он был очень доволен, когда пришло письмо мадам относительно вас, но, как правило, мсье Леон не любит, когда в доме происходят какие-либо перемены. Поэтому все мы были так удивлены, когда они уволили няню Филиппа, которая служила у них много лет, и объявили, что приезжает новая девушка из Англии.
— О да, мадам де Вальми рассказывала мне о ней. — Я положила платки на кровать и вынула из чемодана несколько пар белья. — Но ведь она не была уволена, правда?
Из слов Элоизы де Вальми я поняла, что няне надоело жить в таком заброшенном месте, как Вальми, и, поскольку мадам была в то время в Лондоне, мсье Леон срочно написал ей и попросил, раз уж она там, найти мальчику английскую гувернантку.
— Да нет же! — Миссис Седдон явно не умела лгать. — Вы, наверное, не так поняли слова мадам. Няня была очень привязана к маленькому Филиппу. Уверена, все это было для нее большим ударом. Она вовсе не хотела уходить.
— Правда? А я была убеждена, что мадам сказала, будто няня ушла потому, что здесь слишком уединенное место. Должно быть, я ошиблась. — Я поймала себя на том, что пожимаю плечами, и решительно пресекла этот чисто галльский жест. — Она, наверное, просто предупреждала меня, чтобы я не очень-то рассчитывала на веселье. Но мадам была очень озабочена тем, чтобы найти ребенку девушку, которая могла бы учить его говорить по-английски.
— Мсье Филипп прекрасно говорит по-английски,— гордо сказала миссис Седдон.
— Очень рада это слышать, — сказала я, засмеявшись. — Ну, как бы то ни было, я считаю, что в свои девять лет Филипп вполне может перейти от няни к гувернантке. Я думаю, дело именно в этом. Поэтому надо не забыть переименовать детскую в комнату для занятий. Я уверена, что в девять лет ребенок должен отвыкать от слова «детская».
— Мсье Филипп выглядит моложе своих лет, — сказала миссис Седдон, — но иногда он бывает чересчур серьезен, и мне это не очень-то нравится. Но что можно ожидать после всего, что случилось! Бедная крошка! В конце концов он привыкнет, но на это надо время.
— Знаю, — сказала я.
Она несколько секунд испытующе смотрела на меня.
— Простите меня, мисс Мартин, а вы помните своих родителей?
— Конечно.
Миссис Седдон глядела на меня ласково, но с нескрываемым любопытством. Ну что ж, любезность за любезность. Она, должно быть, так же хочет узнать обо мне, как я — о семействе де Вальми.
— Мне было четырнадцать, когда родители погибли в авиакатастрофе, — как и у Филиппа. Думаю, мадам сказала вам, что я воспитывалась в Англии в приюте.
— По правде говоря, да. Она написала мне, что услышала ваше имя от одной своей знакомой, леди Бенчли, которая каждый год приезжает в Эвиан, и эта леди очень хорошо отозвалась о вас, очень!
— Не знаю, как ее благодарить. Леди Бенчли была одной из попечительниц моего приюта последние три года, когда я жила там. Потом я ушла из приюта и стала работать в школе для мальчиков, и оказалось, что там учится сын леди Бенчли. В родительский день она туда приехала, мы встретились и поговорили. Когда я призналась, что ненавижу эту школу, она спросила, не хочу ли я получить работу в хорошем доме за границей, потому что ее приятельница, мадам де Вальми, ищет гувернантку для племянника и интересовалась, не знает ли леди подходящей девушки из приюта. Как только я услышала, что надо будет ехать во Францию, я сразу же согласилась. Я... я всегда мечтала пожить во Франции. На следующий день я поехала в Лондон к леди Бенчли. Она обещала позвонить мадам относительно меня, ну и... я получила эту работу.
Я умолчала о том, что мадам де Вальми, вероятно, ценила рекомендацию леди Бенчли более высоко, чем та заслуживала, ибо эта леди была добродушной, но на редкость безалаберной особой, которая проводила значительную часть времени в бесполезных хлопотах и служила чем-то вроде частной конторы по найму прислуги и посредником между своими знакомыми и приютом Констанс Батчер; сомневаюсь, чтобы она так уж хорошо меня знала. Кроме того, по-видимому, мадам де Вальми была столь озабочена тем, чтобы найти подходящую девушку за время своего короткого пребывания в Лондоне, что не так тщательно, как могла бы, изучила историю моей жизни. Но, конечно, для нее это не имело большого значения.
Я улыбнулась миссис Седдон, которая продолжала испытующе смотреть на меня. Потом она тоже улыбнулась и кивнула, так что золотая цепочка, висевшая на груди, немного подпрыгнула и сверкнула.
— Ну ладно, — произнесла она, — ладно.
Домоправительница не сказала вслух: «Вы подойдете», но по ее тону было ясно, что она подумала именно это. Она открыла дверь:
— Ну а теперь мне действительно надо идти. Берта — горничная, которой поручена эта часть дома, — скоро принесет вам чай. Увидите — она хорошая девушка, хотя немного взбалмошная. Думаю, вы кое-как поймете друг друга с помощью мсье Филиппа.
— Надеюсь, — ответила я. — А где мсье Филипп?
— Он, наверное, в детской, — сказала миссис Седдон, стоя у двери. — Но вообще-то мадам сказала, что сегодня вы можете с ним не возиться. Прежде всего вам нужно выпить чашку чая — настоящего чая, хотя понадобилось почти тридцать лет, чтобы они научились заваривать его как следует, — хорошенько отдохнуть перед ужином, а с мсье Филиппом успеете познакомиться завтра. Сегодня устраивайтесь.
— Очень хорошо, — сказала я. — Спасибо, миссис Седдон. С удовольствием попробую ваш чай.
Дверь за ней закрылась. Я услышала ее мягкие, неторопливые шаги по коридору.
Я застыла, глядя на дверь, машинально разглаживая складки на нижней юбке, которую вынула из чемодана.
Мне не давали покоя два момента нашего разговора. Во-первых, я не должна была показывать, что слышала и поняла слова миссис Седдон о лифте, когда она беседовала с мадам де Вальми по-французски. Если я и дальше буду совершать такие же ошибки, то уж лучше сразу признаться в обмане, пока еще не поздно.
Во-вторых, мне показался очень странным совет, который дала мне, уходя, миссис Седдон. «Можете сегодня с ним не возиться... он, наверное, в детской...» Я аккуратно положила в шкаф нижнюю юбку и тихонько вышла из своей уютной спальни, прошла бежево-розовую гостиную, подошла к двери в комнату для занятий. На минуту я остановилась в нерешительности. Из комнаты не доносилось ни звука.
Я тихонько постучала, потом нажала на позолоченную ручку. Дверь мягко приоткрылась.
Я распахнула ее шире и вошла.
Первое, что пришло мне в голову: Филиппа никак не назовешь красивым мальчиком.
Он выглядел слишком маленьким для своего возраста, с тонкой шеей и круглой головой. Черные волосы очень коротко подстрижены, кожа бледная, почти восковая. Огромные черные глаза; запястья и коленки трогательно тоненькие и костлявые. На нем были темно-синие шорты и полосатый трикотажный жакет. Лежа на животе, он читал большую книгу: такой заброшенный, крошечный на широком роскошном ковре.
