Он перебирал папки. Читая надписи по складам, Владик понял, что задачу он себе задал не из легких. Карпов, Казарин, Капустина…
Увы, он не знал, что «Коммунарова» начинается с «Ко».
Владик добрался до конца первого ряда, когда легкий шорох по соседству заставил его замереть.
Мальчик осторожно покосился на соседнюю полку, боясь оглянуться. Может быть, показалось?
— Привидений не бывает, — строго сказал он себе. — А больше в подвале никто не живет.
Его голос странно прозвучал в пустом помещении. Но все же он немного приободрил сам себя и продолжил поиски. Если Варю так огорчает эта папка, то пусть она сама решит, что с ней делать. Хоть выбросит, хоть в реке утопит. Он достаточно взрослый, чтобы сделать для нее такую малость — забрать из канцелярии и принести ей папку. Вот завтра позовет ее в сторонку, достанет из-за пазухи серую папку и небрежно спросит: она? Варя, конечно, обрадуется, полезет с поцелуями, но он только плечом дернет и отойдет, дескать, какой пустяк…
Только он успокоился, шорох повторился.
На этот раз Владик быстро повернулся и сразу встретился глазами с большой серо-коричневой крысой. Крыса сидела на соседней полке и маленькими внимательными глазками смотрела на него.
Владику показалось, что он громко закричал. На самом деле из горла вырвался лишь слабый сип. Мальчик слетел со стула, уронив при этом лампу, бросился к решетке и, не помня себя от ужаса и омерзения, вылетел наверх.
Тем временем на берегу ждали рассвет. Предутренний туман клубился в низинах. Ночь уже шла на спад, небо на востоке светлело. Выпускницы стояли дружной стайкой у реки и пели. Парни курили, не прячась.
Библиотекарь декламировал Маяковского. Августина сидела на траве и так некстати вспоминала другую ночь, другой рассвет здесь же, в Буженинове. Вспоминала и удивлялась странной спиралевидности собственной жизни.
Жизнь зачем-то вернула ее сюда, будто урок, данный когда-то, не был усвоен до конца и пройти его предлагалось заново.
Странным образом она, не оглядываясь, могла держать в поле зрения директора и знала, что с кем бы тот ни говорил сейчас, все же неизменно бросает взгляды в ее сторону, ищет глазами. И в какой точке относительно ее он теперь ни находился бы, она чувствовала его местонахождение.
Она снова была здесь, в Буженинове, но теперь ощущала себя совершенно иначе, чем двадцать лет назад. Да, у нее не было той молодости и запаса жизненных сил, как в ту пору, но странное дело, теперь она ощущала в себе властную уверенность зрелой женщины и осторожно проверяла это новое качество на Капитане Флинте. Хотя в душе трепетала никчемная заоблачная мысль — если бы вместо неуклюжего директора здесь вдруг появился бы Лев… Впрочем, расправляться с заоблачными мечтами она давно научилась и потому, когда прямо над головой раздался хрипловатый голос директора, поднялась и обернулась к нему с приветливой полуулыбкой.
— Августина Тихоновна, не хотите ли пройтись немного?
Почему бы не пройтись? Ночь такая теплая, вот только разве что комары…
Она взяла его под руку, и вдвоем они неторопливо двинулись вдоль реки, в клубы тумана, в заросли высокого разлапистого папоротника. Некоторое время оба молчали.
Где-то в зарослях пробурчал козодой. Потом вдруг бесшумно подлетела и заверещала сова, совсем рядом. Августина вздрогнула, а директор остановился и отвернулся к реке. Потянулся за папиросами, но передумал, неестественно взмахнул рукой.
— Я, Августина Тихоновна, очень неловко себя чувствую, — начал он, но, вздохнув, продолжил напористо и даже немного сердито: — Но все же скажу, раз решился. Вы мне нравитесь, Августина Тихоновна. Конечно, вы — дама, а я… мужлан неотесанный, но…
— Ну зачем вы так? — испугалась она.
— Да, да, не спорьте. И все же люди, бывает, разные могут… способны, знаете, дополнить друг друга. Хоть и разные совсем, а вместе, глядишь, — одно. Я закурю, можно?
Августина не успела ответить, он снова взмахнул рукой, вспомнил:
— Не буду. Вам же дым нельзя. Да и не хочу я, так, знаете, нервничаю.
— Да не надо нервничать, — попросила она,
Он волновался, и это не было неприятно ей. Она вдруг поняла, что устала быть одна. И что, возможно, она не такая уж и старая, если все еще нравится мужчинам?
Они отошли от всех довольно далеко. За рекой чуть порозовело небо, восход становился все очевиднее. Туман, поднимаясь от реки, казалось, решил спрятать все вокруг в свои сети.
— Я прошу вас, Августина Тихоновна, соединить, так сказать, наши судьбы…
— Вы что же, Павел Юрьевич, делаете мне предложение?
— Ну, я… Да, делаю.
Сказав, директор шумно выдохнул и отвернулся. И сразу увидел огонь. Сквозь туман он едва пробивался, но все же сомнений не оставалось — что-то горит в стороне замка.
— Мать-перемать! — тихо выругался директор, широкими шагами двинулся назад, бросив Августине: — Пожар у нас, кажется.
Остальные тоже заметили неладное со стороны замка и с криками бежали навстречу.
— Замок горит, Павел Юрьевич!
— Владик, — выдохнула Августина и бросилась вперед других напрямик к замку.
Когда подбежала ближе, увидела — дым вырывается из нижних окон, поднимается вверх, закрывает собой окна второго этажа, ползет к верхнему.
Из окошек подвала рвется огонь. Трещат стекла, сверху бросают вещи.
Сторож Михеич выводил сонных перепуганных детей черным ходом. По пожарной лестнице тоже спускались люди. Кто-то выкидывал из распахнутого окна второго этажа одеяла, подушки, одежду.
Августина, задыхаясь от быстрой ходьбы, подлетела к замку и первым делом разыскала своих воспитанников. Они, завернутые в одеяла, стояли кучкой у конюшни вместе с воспитательницей Зиночкой.
— Зина, а где Владик?
— А разве он не с вами? — удивилась та. — Я его не видела. Августина нашла среди детей самого смышленого.
— Костя, ты видел Владика?
— Его с нами не было.
— Всех детей из замка вывели! — Зиночка старалась перекричать шум пожара. — Он где-то здесь, может, в конюшне?
В конюшне беспокойно ржали лошади. Из коровника выводили коров и телят и гнали в луга, подальше от пожара. Ни в коровнике, ни в конюшне сына она не нашла.
Побежала к дверям замка, но Михеич преградил ей путь:
— Куда?! Лестница горит, не пущу!
— У меня сын там!
— Кого?! — сердито оттолкнул ее старик. — Нету тама никого!
Она вспомнила про лестницу черного хода, что вела в башню, метнулась туда и сквозь дым услышала:
— Куда?! Назад!
Ее догнал Оришко, грубо оттолкнул от входа, рявкнул:
— Назад, к детям!
— Там Владик, — тихо сказала она и отодвинула его руку.
— Назад! — повторил он и уже с лестницы добавил: — Я сам! Но она опередила его, взлетела по лестнице наверх, пока он, прихрамывая, с трудом поднимался.
Дым заполнил собой все пространство, из-за него было не видно ни зги. Глаза нестерпимо резало, а дышать становилось все труднее. Августина закрыла нос и рот полой жакета, но это мало помогло. Преодолев первый пролет лестницы, она мучительно закашлялась, пытаясь сквозь кашель выкрикнуть имя сына.
