– О боже! – воскликнул викарий. – А я хотел сегодня утром закончить с рассадой.
– Я справлюсь, – сказала я. – То есть если вы мне доверите – после того, как я сломала стебель.
– Конечно доверю, но это большая работа.
– Я с удовольствием ее закончу. Доброе утро, Роб.
– Доброе утро, – хмуро проговорил он.
– Андерхиллы дома? – спросила я.
– Они выходят позже. Но миссис Андерхилл велела передать, если увижу вас, что вам рады в любое время. Сегодня утром она пыталась вам дозвониться, но вы уже ушли.
– О, спасибо. Викарий, я бы хотела заглянуть в библиотеку. Думаю посмотреть там семейную коллекцию.
– Пожалуйста. Ну, если понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. Роб, что у тебя с рукой?
– Так, ничего. Ударил молотком, вот и все.
– Это ты вчера вечером чинил сломанную кошку? – спросила я.
– Сломанную кошку?
– Статую у каскада. Она сломалась. Ты видел?
– Ах, эту! Да. Металл проржавел. Я оставил как есть. Что толку тратить на это время?
Его слова были эхом слов Джеймса прошлой ночью, но без той горечи. Роб говорил безразлично, почти угрюмо. Он уже двинулся к двери.
– Я подпирал шлюзовые ворота, это вы и слышали. Такое впечатление, что их расперло. Да все тут проржавело.
– Но они надежны?
– Достаточно надежны. Верхний шлюз выдержит все сюрпризы реки, а водослив поддержит уровень во рву.
Он уже открывал двери. Я быстро вскочила на ноги.
– Я сегодня снова пойду в поместье. Роб, ты дашь мне ключи, если можно?
– Вы знаете, где они лежат. Возьмите сами.
Двери оранжереи захлопнулись за ним.
– Должно быть, рука беспокоит его больше, чем он пытается показать, – сказал викарий. – Он необычно невежлив. Надеюсь, ничего серьезного. Ну, похоже, мне пора. Если вы действительно без меня закончите с помидорами...
– Конечно закончу.
В одиночестве я снова принялась за рассаду. Тишина оранжереи, неподвижный воздух и монотонная работа успокаивали. Видит Бог, у меня было о чем поразмышлять, но я не думала ни о чем. Я отгородилась от мыслей, как стекло отгородило меня от наружного воздуха. Было приятно с пустым и закрытым от всего сознанием автоматически обрабатывать грядки с рассадой.
Не знаю как, но что-то все же проскользнуло в мою голову; что-то вдруг прояснилось, отчетливо, будто кто-то произнес... Нет, не произнес, а будто написал на запотевшем стекле между мною и садом: Уильям Эшли, 1775—1835.
Может быть, это простое совпадение, что исчезла именно книга записей времен Уильяма Эшли, а может быть, и нет. А все касающееся Уильяма Эшли живо интересовало меня, по крайней мере пока я разгадывала таинственные слова моего отца.
Я шла уже по последней грядке. Поскорее закончив работу, я вышла на воздух и поспешила в поместье.
– Ключ надежно спрятан?
– Да. Видишь? Но мне он не нужен.
– Не будь слишком уверена. Ты знаешь, что говорят о лабиринтах?
– Нет. И что же?
– Что компас там не работает. Значит, пока мы здесь, мы в мире без забот, без направлений. Даже если увидишь флюгер, это не поможет. Мы вне мира.
– Звучит – будто умерли, да?
– Молчи, о, молчи! Это значит только, что, пока мы здесь, в центре лабиринта, никто нас не тронет.
– Пока снова не выйдем.
– И даже потом. Теперь нас ничто не может тронуть.
ГЛАВА 13
И все, что скрыто в книге чудной той...
Никогда ни один призрак не бродил но библиотеке Эшли, но теперь, когда я прокралась в тихую
