прочувствовать Зону. Не зону отчуждения при ЧАЭС, нет. Зону кромешного ада. Отсюда, с этой точки континента Евразия, начинает рушиться мир. Трещит по швам, лопается, рассыпается в осколки. Добро пожаловать. Здесь больше нет жизни. Здесь больше нет мира, любви и спокойствия. Здесь начинается наш общий конец. Хаос в процессе. Здесь жизнь бьётся в агонии. Здесь ломаются моральные устои нормального общества. Здесь всем нам не по-детски рвёт башню. У нас больше нет ничего. Только алчность, жажда жить. На этой мёртвой территории человек человеку волк и собака. Мы все — сраные вояки падшего мира, каждый из которых за бронекостюмом и суровым выражением лица скрывает желание видеть чистое небо над головой. Я говорю «мы» потому что теперь я уже часть этой системы. Системы, запрограммированной на самоуничтожение. И неважно, хочу я быть её частью, или нет. Ничего уже не важно. Я, как и всё здесь, тону в гигантском чёрном водовороте. Жутко хочется глотнуть свежего воздуха.
А между тем, местное мёртвое небо поливало стонущую израненную землю галлонами влаги. А мы галопом неслись по бетонным крышам заброшенных серых строений. Мы — две голодные крысы, спешно покидающие тонущее судно. Сегодня погода на нашей стороне. И чем больше тошнит небеса, тем больше у нас шансов выжить. Свети здесь солнце, мы бы уже лежали, забрызгав крышу кровью под аккомпанирующий рокот крупнокалиберного авиационного пулемёта. Но не сегодня. Сегодня гигантская стрекоза смерти, рассерженно жужжа, носилась кругами над базой, не видя пищи. А пища вовремя укрывалась за выступавшими то здесь, то там вентиляционными трубами, пригибалась, пряталась.
Фёдор поскользнулся на мокром бетоне и шлёпнулся на спину.
— Всё, не могу больше… — закрыл лицо руками, — Они все мертвы. Все.
Никто не застрахован от тяжёлых эмоций. И никто не скажет наверняка, под силу ли ему будет их преодолеть, когда наступит время. Я не могу сказать, что Фёдор производил впечатление слабого человека. Не могу даже сейчас, видя, как его ломает. Я протянул ему руку.
— Поднимайся. Нам надо уходить.
Он не ответил. Кто был я в данной ситуации? Ведомый. Не знающий что делать. Не знающий куда идти. Ни черта не знающий. Я просто покорно следовал за своим проводником, во всём доверившись ему. Моя жизнь была полностью в его власти. Он мог бы нас отсюда вывести. Но сейчас его ломало. Не знаю, как давно он здесь. Не знаю, сколько ужасов ему пришлось повидать. Но, наблюдая его сейчас, полагаю, немало. Всё что он знал и видел, старательно пряча в глубинах души, откладывалось, и вот сейчас нашло выход на поверхность. Он стоял над пропастью. Он готов был сдаться и упасть вниз. Упасть вниз и потянуть меня за собой.
— Фёдор, поднимайся. Нам надо идти, Фёдор.
Сейчас всё зависит от меня. Если сдамся я, мы оба сорвёмся вниз.
— Поднимайся Фёдор! Нас вот-вот найдут.
— Иди без меня, парень. Я устал. Я не хочу всего этого. Не хочу. Иди. Дай мне спокойно тут сдохнуть. Молодой… Он даже…
Надо что-то делать. Сейчас ему нужна хорошая встряска. И тут я понял, что надо делать. Я склонился над Фёдором, приподнял за грудки и заорал прямо в лицо.
— Поднимай жопу, сука!
Затем с размаху двинул в челюсть. Не могу сказать, что у меня сильный удар, но и тот возымел своё действие. Фёдор подскочил на ноги, буквально испепеляя меня ненавидящим взглядом. Кулаки были сжаты.
— Ах ты…
Но тут его лицо расплылось в ухмылке.
— Ах ты чёртов сукин сын!
И расхохотался, подняв голову к зловещему небу. Небеса ответили ему тяжёлым раскатом грома и паутиной ярких вспышек где-то над западным лесом. Теперь он выглядел родившимся заново.
— Ладно, паря, рвём когти. Глядишь, ещё выберемся живыми.
Шлёпнувшись с лестницы в мокрую вонючую грязь у восточной стены здания, засеменил за Фёдором, превозмогая боль во всём теле. Потрескавшаяся асфальтированная дорога, окаймлённая битым бордюром, полоска земли, заросшей непонятной травой, и мы у сетчатого забора, по верху которого извивались лохмотья колючей проволоки. Сначала хотел свернуть и поискать лазейку в металлической сетке, или подкоп. Но, видя, как проворно преодолевает этот отрезок пути мой спутник, я полез за ним. Несмотря на изодранную в клочья одежду, несмотря на глубокие царапины на руках и ногах, на рваные раны на лице, защищая глаза, я упорно прорывался сквозь проволоку. Я хотел жить.
Дорогу нам преградил тёмный занавес леса. Жутко не хотелось снова туда соваться. Но, мнимая опасность куда приятней реальной, сидящей сейчас на хвосте. Эх, была — не была… Мы вступили под мрачный полог. Раннее утро ещё было в своих правах, шёл дождь, над лесом стояли туманные сумерки. А под его естественным занавесом вообще было ни черта не видно. Фёдор преднамеренно не стал включать фонарь. Мои раны кровоточили, синяки и ссадины занудно свербили. Адреналин постепенно растворялся в крови. Несмотря на полноценный сон, я чувствовал себя абсолютно выжатым. Мы брели долго, может, час или два — я совсем потерял счёт времени. Ноги переставали слушаться, а мы всё шли и шли. Наконец силы окончательно оставили моё истерзанное тело и я рухнул на ковёр мокрых листьев. Фёдор присел рядом.
— Ничего, братишка, такое бывает. Ты уже немало повидал, но должен признать, держишься молодцом. Отдохни. Сейчас мы ушли достаточно далеко, чтобы они нас нашли. Да они в лес-то хрен когда сунутся, ссыклявые все, как один. Только и могут, гниды, что на вертушках кататься и беспределить, суки позорные… — последние слова были исполнены шипящей неистовой злобы.
Мой взгляд, попривыкший к темени, выхватил руки Фёдора, закрывшие лицо. Мой спутник замолчал. Временами я воздух сотрясали тяжёлые мужские всхлипывания. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мой проводник подал голос. Голос был твёрд. От недавних страданий не осталось и следа.
— Сейчас около семи утра. Через час-полтора совсем рассветёт. По моим подсчётам, к тому времени мы выйдем к «железке». Относительно спокойный участок. По «железке» километров пять на юг — там будет станция и при ней деревенька. За деревней поворачиваем опять на восток, проходим лесок небольшой, а за ним… Лафа, короче. Солнышко светит, птички поют, собачки по полям да по лугам носятся, гадят от радости, новички в песочницах играются, а вокруг ходят гопнички и люлей всем по очереди прописывают. Красота… Если последних вниманием обделить, то вполне мирный район — хоть разденься и загорай. А там у любого встречного спросишь где кордон, он тебе с радостью укажет, откуда полчаса назад сам вышел. Аномальная активность отсюда и до самой границы — минимальна. И в этом часть нашего везения, которого не так много. Ты мотай на ус, пока я рассказываю. Постигай географию. Случиться может всякое, но одно я тебе могу обещать — вытащу я тебя отсюда живым и здоровым. И гореть мне на АЭС, если не вытащу! Четверых я уже потерял. Один из них на моей совести. Молодой меня теперь до конца дней моих терзать будет. Но тебя я Зоне не отдам. Любой ценой, хоть ценой своей жизни, но вытащу!
Мне было его жалко. В плотных сумерках леса лица было не разобрать, но по голосу всё было понятно. Тяжёлые страдания кипели внутри него. Разрывая его своими чёрными лапами, пытались вырваться наружу. Хоть и незаслуженно, но в смерти своих товарищей он винил себя.
— Ты мне как брат теперь. Последний, кто у меня остался на этой чёртовой земле, будь она трижды проклята!
Сталкер совладал со своими эмоциями и не дал им снова вырваться наружу. Он лишил себя этого права. С этого момента, кроме ответственности за мою шкуру, он водрузил на свои плечи ответственность за своих падших товарищей. И если выйдет отсюда со мной, тогда и они успокоятся — наверное, так он считал. Хотя, быть может я и ошибался. Но Фёдор был полон решимости.
Над лесом полыхало электрическое зарево. Ручейки небесной влаги быстро сбегали с листа на лист, и опадали к нашим ногам. Шли минуты. Мы продвигались на восток. Вокруг стояла тишина, если не считать неистовой бури где-то там, над кронами. Казалось, Фёдор ориентируется на нюх, вовремя перепрыгивая коряги, скрытые в плотном сумраке тёмной синевой бурных трав и кустарника, и своевременно предупреждая меня о кочках и ямах. Чувствую, если б не мой опытный проводник, я давно переломал бы здесь ноги. Вдруг я налетел на выставленную передо мной в упреждающем жесте руку. Мой спутник стоял, вглядываясь сквозь листву. Не знаю, что он там разглядел, я видел только тёмные стволы деревьев в радиусе нескольких метров. Подождав какое-то время, мы двинулись дальше. Несколько минут — и только
