— Клер, мужчина должен быть сумасшедшим, чтобы не хотеть тебя. Да, я хочу тебя каждой каплей своей крови. Я хочу тебя так, что готов умереть ради этого.
— Тогда возьми меня.
Томас знал, что готов овладеть Клер, не думая о том, к каким последствиям это может привести. Еще он знал, что не способен жить без этой девушки.
Он медленно поднялся на ноги, поднимая вместе с собой Клер, и сказал, глядя ей прямо в глаза:
— Только после того, как нас благословит священник.
— Значит, ты все-таки женишься на мне? — спросила Клер, боясь поверить собственным ушам. — Потому, что я тебе вынудила?
Томас был в восторге оттого, что рассуждения его будущей жены отличались той же непредсказуемостью, что и у большинства женщин. Она только что добилась своего и сама же боится поверить в это.
— Нет, миледи, — торжественно сказал Томас, осторожно вынимая из волос Клер застрявший в них сухой дубовый листок. — Я женюсь на вас потому, что люблю.
— Скажи, ты любишь меня за красоту?
Ответ, который был очевиден, Томас оставил про себя. Он был уверен, что его невесте гораздо важнее услышать нечто иное, чем просто очередной комплимент.
— Любовь моя, — сказал он, снимая с волос Клер сухой прутик, — твои волосы сейчас похожи на воронье гнездо. Твои глаза опухли от слез, а нос покраснел от холода. Твое платье похоже на половую тряпку, а лицо перепачкано грязью. Нет, одной твоей красоты недостаточно, чтобы навеки погубить мою бессмертную душу, — он смахнул кончиком пальца комочек грязи, прилипший к щеке Клер, и закончил:
— Я люблю тебя за твое горячее верное сердце, за отважную чистую душу, за нежность и доброту. Да, я люблю тебя такой, какая ты есть, а значит, и за твою красоту тоже, хотя она для меня — не единственное и не самое главное твое достоинство. Красота? Я буду любить тебя, даже когда ты станешь морщинистой старухой.
— Я никогда не стану морщинистой старухой, — заверила его Клер. — Я останусь красавицей всегда, даже когда мне стукнет пятьдесят.
— Охотно верю, — согласился Томас. — А теперь позволь и мне спросить: почему ты полюбила меня? Только за мою силу?
— Конечно, нет, — ответила Клер, снимая травинки, прилипшие к ее платью. — Я долго думала об этом. Я люблю тебя за то, что ты умеешь держать меня в руках, независимо от того, нравится мне это или нет. Я люблю тебя за то, что ты не боишься моего брата, не боишься его колдуна, не боишься моих капризов. Но больше всего я люблю тебя за то, что у тебя такое красивое лицо.
Томас запрокинул голову и весело расхохотался, и его смех далеко раскатился по лесу, эхом отражаясь в стволах деревьев. Клер с интересом посмотрела на него и заметила:
— Я никогда не слышала, как ты смеешься. Теперь ты должен смеяться как можно чаще.
— А теперь садись вместе со мной на моего жеребца, — сказал Томас, вытирая заслезившиеся от смеха глаза. — Мой Паладин легко выдержит нас обоих. Не будем же мы до самого вечера дожидаться, соизволит вернуться твоя чертова кобыла или нет.
— Ты считаешь, что нам нужно спешить?
— Разумеется, миледи. Ведь нам надо срочно найти священника. Не знаю, как ты, но я забочусь о своей бессмертной душе. Мне не терпится получить благословение церкви на наш брак.
Клер посмотрела на Томаса своими зелеными глазами, в которых горел огонь чистого желания.
— Поедем искать священника, — согласилась она и первой направилась к лошади.
Они схватили ее прямо среди ночи — грубо, быстро. Элис слышала протестующие возгласы Мадлен, но на них никто не обращал внимания. «Меня ведут убивать? — растерянно подумала Элис. — Вот так, безо всякого суда, без приговора?»
Но она чувствовала себя слишком разбитой и уставшей, чтобы сопротивляться.
Они приволокли ее к роскошной походной палатке Ричарда, и один из рыцарей, лица которого Элис не успела рассмотреть, грубо втолкнул ее внутрь. Она влетела и растянулась на толстом ковре, устилавшем пол палатки, но тут же вскочила на ноги, не поднимая пылающих гневом глаз.
— А вот и моя маленькая сестренка! — раздался притворно-ласковый голос Ричарда.
Теперь она справилась со своими чувствами и могла поднять голову. Ричард сидел прямо напротив нее, откинувшись на мягких подушках. Его борода лоснилась от жира, потное лицо раскраснелось от выпитого вина. Воспаленные глаза с красными прожилками на белках смотрели злобно. Элис даже не взглянула на человека, сидевшего за спиной Ричарда. Должно быть, Саймон смотрел на нее равнодушно и холодно, словно на диковинное насекомое.
Элис вдруг захотела обжечь чародея разгневанным взглядом, но в этот момент стоявший позади нее охранник грубо толкнул ее, и Элис едва устояла на ногах.
Саймон резко вскочил на ноги, и охранник отпрянул назад, издав странный сдавленный стон.
— Тронешь ее еще раз, — спокойно и даже ласково сказал Саймон, — и я велю зажарить себе на ужин твою печень.
Ричард расхохотался, а охранник стрелой вылетел из палатки, спеша спрятаться от взгляда золотистых, опасных глаз чародея.
— Как трогательно ты заботишься о ней, Грендель, — сказал Ричард, отдуваясь. — Хотелось бы знать, почему.
Саймон уселся на прежнее место, и лицо его сделалось таким же безразличным, как и прежде.
— Не люблю, когда при мне бьют тех, кто не может дать сдачи, — спокойно ответил он.
— С каких это пор, интересно знать, ты стал заботиться о слабых? — крикнул Ричард и, не дожидаясь ответа, наклонился вперед. — Ты готова покаяться, Элис?
— Покаяться? В чем?
— В убийстве моей жены, разумеется. Или за тобой числятся и другие преступления?
— У меня не было причин убивать леди Хедвигу, — упавшим голосом сказал Элис.
— Можешь говорить, что тебе вздумается. Какие еще причины? Трое слуг готовы подтвердить, что ты дала ей яд. Этого будет более чем достаточно для Его Величества.
В том, как Ричард произнес слова «Его Величество» прозвучала скрытая насмешка.
— Но я не…
— Ты знаешь, к чему приговаривают женщин, уличенных в отравлении? Их сжигают заживо. Это долгая, мучительная смерть. Ведьмы на костре кричат и воют до тех пор, пока пепел не забьет им глотку, а огонь не спалит все их внутренности.
Элис подняла на брата округлившиеся от ужаса глаза.
— Нет, — прошептала она.
— Как правило, костер разводят таким образом, чтобы ведьма как можно дольше не теряла сознания и у нее было время подумать о своих грехах.
Ричард глотнул из кубка и вытер рот тыльной стороной ладони.
— Я не убивала леди Хедвигу.
— А я говорю, что это ты убила ее. И никто не посмеет уличить меня во лжи, не так ли, Грендель?
— Подарите ей жизнь, — лениво произнес Саймон, и Ричард повернул голову, чтобы окинуть чародея презрительным взглядом.
— Подарить ей жизнь? — переспросил он. — Клянусь небом, ты слишком озабочен ее судьбой.
— К чему чрезмерные мучения? Все эти хлопоты? Суд короля?
— Мучения никогда не бывают чрезмерными, — ответил Ричард, складывая в ухмылке свои толстые губы. — Мне всегда доставляет огромное наслаждение наблюдать за пытками и казнями.
Элис выпрямилась, благодаря в душе бога уже за то, что длинное платье не позволяет увидеть, как дрожат и подкашиваются ее ноги.
— Если у вас нет больше вопросов ко мне, милый братец, я хотела бы вернуться назад, в свою тюрьму на колесах.
— Только один, моя дорогая. Хочу проверить, не обманул ли меня мой верный Грендель.
Элис бросила короткий взгляд на Саймона, но его лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.
