«Не общая, а твоя, — подумал Комаров. — Боишься, что я сорвусь. Но у меня уже такое было, когда ты находился в отпуске. Только я не стал тебе говорить. Не стал, потому что не люблю хвастунов. Тот, кто хвалится, собой любуется. А это плохо».
Акустик доложил, что лодка маневрирует. Она сбавила ход, но курса пока не меняет. «Я пойду следом за ней», — решил Скляров. Он был похож на охотника, который упорно и настойчиво преследует зверя. Поддерживать контакт с лодкой, упреждать ее маневр становилось все труднее, но именно это обстоятельство заставляло командира «Бодрого» действовать азартно и в то же время осмотрительно, пристально наблюдая за изменившейся ситуацией. В море, как однажды выразился комбриг Серебряков, надо уметь вовремя сделать свой шаг.
Да, он был прав. Был когда-то свой шаг и у Склярова, когда еще курсантом военно-морского училища проходил практику на тральщике. В тот день море тоже бушевало. Корабль, закончив траление, взял курс в базу. Неожиданно с рейдового поста был получен семафор: на нордовом буе погас фонарь. Требовалось срочно его зажечь, иначе рейсовый пароход наскочит на подводную скалу.
Курсанты прыгнули в шлюпку. А море клокотало. Темно-синие, с белой, как вата, пеной, волны накатывались на шлюпку, она зарывалась в воду и снова выплывала на гребень волны. В тот момент, когда нос шлюпки оказался рядом с буем, Скляров прыгнул на ажурную площадку буя. Оказалось, что штормом погнуло трубку, по которой поступал ацетиленовый газ. Опершись спиной о предохранительное кольцо, Скляров отвинчивал поржавевшие болты. Ледяная вода жгла тело, руки сводило судорогой. Наконец он заменил трубку. Теперь надо зажечь... И вдруг набежавшая волна накрыла буй, и Скляров сорвался с площадки. Падая, он успел схватиться за металлическую стойку и повис над водой. «Конец... — пронеслось в голове. — Разобьюсь...» В глазах потемнело. Боцман, находившийся в шлюпке, что-то кричал, но его слов он не разобрал. У его ног кипела вода, обдавая дождем брызг. Но Скляров упрямо карабкался на площадку. Еще рывок, еще... Наконец он взобрался и, отдышавшись, зажег фонарь.
— Готово! — крикнул Скляров.
Шлюпка уходила все дальше. Буй горел красными проблесковыми огнями, словно приветливо мигал своим спасителям. Неожиданно в сизой дымке показался пассажирский пароход. Это был «Державин», курсирующий на линии Архангельск — Мурманск. Он гордо прошел мимо буя, и никто из пассажиров не знал, как предотвратили катастрофу.
...«Бодрый» неотступно преследовал лодку. Акустики держали с ней надежный контакт. Скляров мучительно ждал, когда же она изменит свой курс. Его начали одолевать сомнения, но старпом убежденно сказал:
— Надо подождать. Она что-то хитрит, но замысел у нее один — фарватер.
Прошло еще с полчаса. И вот лодка свернула на фарватер.
— Кажется, мы перехитрили «противника», — сказал Скляров, потирая руки. — Теперь резко менять курс и — в район постановки мин.
«Бодрый» уходил к мысу.
Кесарев запросил командира, когда наконец начнется постановка мин, — погода становится хуже. Скляров коротко ответил: ждать!
Наконец «Бодрый» лег курсом вдоль скал, и начали ставить мины. Тележки с круглыми черными шарами одна за другой падали в воду и исчезали в пучине. Каждая мина вставала на заданной глубине. Скляров, однако, настороженно ходил по мостику. Казалось, все учел, сделал точный расчет, упредил «противника», но беспокойство не покидало его. А тут еще штурман сказал, что, мол, лодка, обнаружив «Бодрый», могла укрыться где-нибудь на глубине и выжидать, как это нередко делали североморские подводники в годы минувшей войны.
— Мы похожи сейчас на волка, который гоняется за лисой, — засмеялся Лысенков.
Скляров, стоявший в двух шагах от него, едва не крикнул: «Куда ты, штурман свой нос суешь? Твое дело — держать курс, а уж с «противником» я сам разберусь». Но он ничего не сказал, а лишь косо взглянул на Лысенкова. Но когда тот вновь заговорил, он резко прервал его:
— Курс?
Лысенков понял, что командиру не до шуток.
— Сто сорок пять!
— Так держать!..
Теперь Скляров подумал о том, сообщать ли в штаб флота о своем решении. Пожалуй, надо еще подождать. Если допустил ошибку, то теперь ее не исправишь — выставлены все мины. «Пройдем мыс, и тогда дам знать», — решил он.
Была ночь. Небо очистилось, на нем заискрились звезды. Ветер поутих, но море по-прежнему бушевало. Мыс остался за кормой. Скляров составил донесение и, вызвав на мостик Грачева, велел его отправить. Не успел выпить чаю, как из штаба поступил ответ: «Действуйте по плану».
— Значит, в базу? — спросил его Леденев.
— В базу, комиссар. Что, тоже затосковал по берегу?
— А на берегу будем думать о море, — усмехнулся замполит.
— Да уж как водится...
Скляров тяжело поднялся из-за стола и, посоветовав замполиту «прикорнуть часок», направился на ходовой мостик.
«Бодрый» подходил к узкому деревянному причалу. Еще издали Скляров увидел на берегу матроса Гончара. Он стоял у черно-бурого валуна и, казалось, с грустью смотрел на приближающийся корабль.
«Достанется мне сейчас от комбрига», — подумал Скляров. Он подозвал к себе Грачева, кивнул в сторону берега:
— Вот он, ваш отличник...
Петр промолчал. Тяжело было у него на душе. Он знал, что о ЧП на «Бодром» будут говорить в штабе и, наверное, вызовут в политотдел, а там, глядишь, и выговор по партийной линии объявят. Но не это волновало Грачева — он готов по всей строгости отвечать за своего подчиненного. Волновало другое: как там у матроса дома?
— Берите его — и ко мне, — сказал Скляров.
На пирсе моряки с «Бодрого» ловко подхватили концы, поданные с корабля, и стали дружно заводить за кнехты. «Бодрый» покачался, покачался на зыбкой волне и затих.
Поставили сходни, и Гончар поднялся на корабль. Грачев ждал его у трапа.
— Товарищ старший лейтенант, матрос Гончар... — Он осекся, не зная, что говорить дальше. — Прибыл, так сказать... Прибежал на причал, а корабля уже нет...
Грачев повел Гончара к себе. Когда вошли в каюту, он хмуро бросил:
— Садитесь.
Однако матрос не сел.
— Стыдно, да? — с укоризной заговорил Грачев, — Мне тоже стыдно. За вас стыдно. И за себя. Выходит, не научил порядку... А я вам верил. В военно-морское училище рекомендовал...
— Не хотел я, да уж так вышло...
— «Так вышло». — Грачев намеренно растянул эти слова. — Вышло так, что вы бросили корабль, товарищей. Вы понимаете, что заслуживаете строгого наказания?
— Наказывайте, ваша воля. — Голос матроса сорвался. — Но я уже и так наказан. Может, за ту ночь я душой постарел...
— Слова, красивые слова. У вас они здорово получаются. Помните, что писали в Ильмень своей учительнице? — продолжал Грачев. — «Жизнь человека не должна тлеть, как свеча, погибшие герои завещали нам, живым, святость своего сердца, чистоту души...» Выходит, эти слова не от сердца шли? Вот и верь вам, Анна Андреевна Смирнова небось героем вас считает. А этот герой раскис и о доверенном ему деле, святом деле, позабыл.
— Но я не мог... — глухо сказал Гончар... — Она плакала... И он был там, и я не мог...
— Кто — он?
— Капитан «Горбуши». — Голос матроса дребезжал, как лопнувшее стекло. — Я бы не опоздал на корабль, но я ходил на траулер. К Серову ходил. Моя совесть чиста, — добавил Гончар с какой-то мрачной убежденностью. — Она не хочет брать сюда сына, она хочет плавать на судне. Она — романтичная натура,
