Вера, я стыжусь, что не мог распознать ее раньше. И если хочешь знать, капитана Серова жаль мне до глубины души.
Наташа возразила ему, мол, не такая уж плохая Вера, как ему кажется. Услышав это, Сергей хотел было приподняться на руках, но Наташа тут же уложила его голову на подушку: не надо перенапрягаться, волновать себя, после операции каждому больному полагается лежать тихо и мирно.
— Эх, Наташенька моя, зорька ясная... — Сергей кашлянул. — Хищница твоя Верушка. Краб пятнистый... Акула зубастая... Она прямо сказала, что жалела меня, что ей захотелось украсть меня у тебя, и она этого добилась. Может быть. Можно украсть вещь, но сердце мое она не украла...
В это время в палату вошел дежурный врач. Он пристально посмотрел на Наташу, на его круглом, как блюдце, лице появилась добродушная улыбка, и он тихо сказал:
— Извините, но больному надо полежать одному...
Наташа наклонилась к мужу, поцеловала его в щеку, потом также молча поднялась и уже в дверях кивнула ему:
— Я еще приду, Сережа. Отдыхай, набирайся сил. Я еще приду... — И тихо прикрыла за собой дверь.
Она вышла из госпиталя и только тогда взглянула на часы — без десяти двенадцать. Время обеда. Куда ей податься? Конечно же, надо пойти в гостиницу, попросить себе номер, уложить вещи, отдохнуть с дороги. Она шла по улице неторопливо, поглядывая по сторонам. Почти пять лет прожила она в этом приморском городе. По этой улице она не раз прогуливалась с Сергеем, не однажды провожала его на корабль. А вот там, у причала, где высился обелиск героям артиллеристам, она рассказывала ребятам своего класса о подвиге моряков. «А чего это я иду в гостиницу? — вдруг спросила она себя. — Я пойду к себе домой. У меня ведь есть квартира. Небось, Сергей все время был на корабле, и цветы увяли, комната не убрана... Эх, Сережа, и зачем ты взялся за эту мину!..»
У дома, где жили Кесаревы, Наташу встретила Зина, жена Склярова. Она ласково пожала ей руку и принялась успокаивать, что, мол, Сергей скоро поправится, его лишь задело осколком и что она, Наташа, зря так волнуется.
— Я вот когда родила, то у меня был приступ. Паша был в море и ничего этого не знал. И сейчас не знает. Зачем его волновать?..
— Я очень переживаю за Сережу, — тихо отозвалась Наташа. — Я только от него. Боюсь, ох и боюсь...
В квартире она полила цветы, вытерла пыль и принялась было мыть пол, как кто-то постучался в дверь. Открыла и удивилась — это капитан-лейтенант Денисенко. Он поздоровался, неловко одернул край тужурки и, глядя на нее, несмело сказал:
— Вот я и пришел...
Она без улыбки молвила:
— Заходи, Дима... — Она закрыла за ним дверь, пригласила его сесть на диван. — А я только от Сергея. После операции ему не легче...
— Ты извини, Наташа, я давно не видел тебя. А тут собираюсь в отпуск, узнал, что приехала, вот и пришел... повидать тебя. Я был у Сергея, мы ходили с Комаровым. Молодчина он, а? Мину какую обуздал на судне, а потом осечку дал... Но ты верь, Наташа, он выдюжит. Я-то знаю Сережку, сил у него на пятерых... Да ты садись, Наташа, ведь ты с дороги. Скляров тебя собирался встречать, но его вызвали в штаб флота. Он поручил мне, а я... — И Денисенко развел руками. — Опоздал в аэропорт. Прости, Наташа... Я так хотел тебя встретить и опоздал. Узнал, что ты уже в госпитале, и ушел на корабль. А теперь вот собираюсь в отпуск...
Пока он говорил, Наташа все думала о Сергее, как он там? Мысль о том, что о ней на корабле не забыли, согрела ее сердце, оно смягчилось, и она, улыбаясь, стала благодарить капитан-лейтенанта Денисенко за внимание и заботу.
— Ты, Дима, мировой парень. Ты очень хороший. И ты, и Петя Грачев, и Комаров — все вы добрые, отзывчивые. Но у меня такое горе, что и слез не хватит. Боюсь за Сергея... А ты, значит, в отпуск?
— Собираюсь... Домой поеду, к матери...
— Женился?
— Нет... — Денисенко взглянул ей в глаза. — Мне бы такую жену, как ты....
Зазвонил телефон. Наташа взяла трубку. Денисенко понял: что-то с Сергеем, потому что она мигом помрачнела.
— Я сейчас еду, — сказала она и положила трубку. Глядя на гостя, добавила: — У Сережи опять поднялась температура... Извини. Желаю тебе хорошо отдохнуть. Я так устала, так устала... Ну, ладно, иди...
Она уже надела пальто, а Денисенко все еще не уходил, он стоял у порога и мял в руках фуражку.
— Наташа, — наконец заговорил он, — я еще приду к тебе. Ладно?..
— Приходи, Дима. Ты же друг Сергея... Да, а ты где будешь отдыхать, у матери в Краснодаре? Тогда заезжай к нам в гости. Сережа поправится — и я вернусь. За сыном...
У дома они расстались. Наташа поспешила в госпиталь.
Вошла в палату тихо, на цыпочках. У двери сестра шепнула ей на ухо: «Посидите с ним, я пойду за врачом, у него давление...» — и ушла. Наташа села к койке, окликнула Сергея. Он обрадовался ее приходу, через силу улыбнулся. Дышал он с трудом, покашливая, на лбу и щеках — капельки пота.
— У меня жар, Наташа... — Передохнул, ласково тронул рукой ее за нос. — Кажется, мне уже лучше, вот только в груди печет, — добавил он вполголоса. — А как там цветы?
Она сказала, что цветы полила. Когда он поправится, она сразу же увезет его домой.
— Дима заходил, — сообщила она. — Тебе привет.
— Он тут был с Грачевым, — Сергей взял ее за руку. — Ты ему нравишься, Диме. Он не раз говорил мне...
Наташа зарделась, а он продолжал:
— Помнишь, я забирал тебя из роддома? Лютовал февраль, а я принес букет хризантем. Так это он, Димка, черт сероглазый, достал тогда. Ездил в аэропорт и заказывал стюардессе. — Помолчав, вдруг добавил: — Он был бы тебе хорошим мужем...
— Что ты говоришь, милый? — Она заплакала. — Помолчи...
— Плохо мне, — признался Сергей, весь побледнев. Губы у него посинели. — Я держусь. Я вижу твои глаза... А сына не вижу. Где он, мой сын?
Наташа прижалась пылающей щекой к его лицу, оно было холодным как лед.
— Я очень спешила к тебе, Сережа, — сквозь слезы сказала она. — Я не могу без тебя... Как же теперь, а? Сын у нас... Ну, конечно, я все тебе простила. А сын у мамы...
— А твои письма? — тихо сказал он.
— Забудь письма... — Она передохнула. — Я злая была на тебя... А теперь все прошло. Забудь письма. Дура, я, что уехала... Ты прости. Я могла бы и не уезжать, но я... Ах, Сережа, разве понять тебе мои чувства?
Он тяжело задышал, лицо побледнело, а в глазах — темно, как в омуте.
— Я буду жить, Наташа, ты не волнуйся... Я молодой... Я сильный... А ты не плачь. — Он дотянулся рукой к ее щеке, рука тоже как лед.
«Он умирает, он умирает...» — застонала она, едва сдерживая себя, чтобы не зарыдать во весь голос. В груди у нее затяжелело, она лицом вмиг осунулась, ноги стали непослушными. Она исходила слезами, но плакала тихо. Будто сквозь туман она увидела врача в белом халате, он подошел к ней, взял за руку, и словно через стену она услышала его голос:
— Прошу вас... Потом еще зайдете... Больному нужен покой...
В коридоре она пришла в себя, перестала плакать.
— Что с ним, доктор?
Врач ответил не сразу, и это ее угнетало, она рассердилась.
— Чего вы хитрите? Я жена ему, у нас есть сын, и я должна знать правду. — И вдруг на ее глаза снова навернулись слезы. — Доктор, извините... Я так потрясена. Скажите мне правду... Доктор, я ведь жена ему...
