неожиданно добавил Скляров.
— Она вам это сказала? — глаза у Кесарева опять заблестели.
— Да, она сказала... Я час назад говорил с ней по телефону. Завтра утром она будет здесь.
Кесарев долго молчал, тупо глядя в белый потолок, потом вдруг посерьезнел:
— Товарищ командир, если я... — Он запнулся, передохнул. — Если я... Если умру, то корабль назовите моим именем...
— Ну что ты, дорогой, — ободрил его Скляров, — все будет хорошо, Сережа... — У него к горлу подступил комок, а в груди больно сжало сердце. — Мы еще с тобой поплаваем...
Уставшая и какая-то разбитая, Наташа вышла из самолета. Среди встречавших Склярова не было. «Значит, что-то случилось, если не приехал», — подумала она.
Наташа взяла такси.
Узкая дорога то поднималась на сопку, то петляла между скал, заросших карликовыми березками. Она до боли сжимала пальцы и никак не могла отрешиться от недобрых мыслей, которые терзали ее. Немного успокоилась, когда машина выскочила из-за сопки, и взору открылось море. Издали оно напоминало расплавленное синее стекло. Это было его море, Кесарева. Но это было и ее море, потому что Наташа твердо знала, что свяжет свою судьбу с судьбой Сергея. И, пожалуй, впервые она остро почувствовала, что жить без него не может, что и сама жизнь была бы без него пустой.
«Волга» остановилась у ворот госпиталя. Наташа расплатилась и побежала в приемный покой. В палату ее не пустили. Дежурный врач, седой высокий полковник в очках, сказал ей, что недавно Кесареву сделали операцию. К тому же от него только ушел адмирал. Нельзя больного переутомлять. Вот окрепнет — тогда можно прийти.
— Я только с самолета. Очень прошу вас, ну хотя бы на минутку...
Она заметила холодный блеск в его глазах:
— Нет, не могу.
— Но я ведь его жена! — вырвалось у Наташи.
Дежурный врач встал, снял очки.
— Жена? — переспросил он, подозвал сестру. — Проведите к Кесареву. — А вы, — взглянул он на Наташу, — пожалуйста, без слез. Только без слез... Все будет хорошо. Операция прошла успешно, извлекли осколок.
«Успокаивает меня, — подумала Наташа. — Будь Сереже легче, адмирал не сидел бы здесь».
Сестра открыла дверь палаты, и Наташа вошла. Сергей лежал на койке весь в бинтах. Дышал тяжело и неровно. Она присела рядом с койкой на стул. Сердце гулко забилось.
— Сергей, это я, Наташа... — Она сказала это тихо, очень тихо, но Сергей услышал ее.
Он протянул ей руку и ощутил тепло ее ладони. Она припала к его груди:
— Сережа, что с тобой, милый? — И она горько зарыдала.
— Наташа, чего ты? — Иссохшие губы Кесарева шевельнулись в страдальческой улыбке. — Живой я... Я тебя ждал... Ты прости, я тогда обидел тебя...
Она не ответила, слезы душили ее, она то и дело вытирала их платком.
— Не плачь, Наташа... — голос у Сергея сорвался. — Я люблю тебя. Очень люблю... В глазах у меня темно, но я все вижу. Вот ты сидишь рядом. Я вижу твои глаза... А сына не вижу. Где он, мой сын?
— Успокойся, милый, сын жив, здоров, все про тебя спрашивает, говорит, чтобы я увезла его к папке на море... — Наташа почувствовала, как в горле шевельнулся комок, и умолкла, вытерла платком глаза и хотела было позвать сестру, чтобы принесла ей воды попить, но тут же раздумала. Она не желала, чтобы ее видели плачущей. Не зря же дежурный врач сказал ей «только без слез».
— Я перед тобой честный, Наташа... — вновь заговорил Сергей. — Ты не думай, что я тут развлекался с Верой. Не думай... Она хищница, Вера. Отец ее капитан Серов — душа-человек, себя не пощадит, если кому надо помочь. На борту его судна я разоружал мину, а он так и не покинул капитанский мостик. Говорит, я капитан и не могу бросить свое судно. Он — не мог, а разве я, Наташа, мог оставить мину такой, какой она была? Один я пострадал, а могли пострадать сотни. Ты не веришь? — Он смотрел на жену, видел ее лицо, глаза, и не верилось ему, что она рядом, что приехала, что он слышит ее голос. Вот только зря она плачет. И почему вообще она плачет? Ну, задело его осколком, так что же? Есть на флоте ветераны, которые не раз были ранены на фронте, но живут и поныне. И он, Сергей, поправится. Полежит с неделю и вернется на корабль.
— Я выпишусь из госпиталя и покажу тебе свой корабль, — вдруг заговорил Кесарев. — Ты еще не была на «Бодром». Но я покажу тебе наш корабль. Скляров хоть и строгий, но теплота в нем есть. Он тут был у меня. Он и сказал, что ты приедешь, что любишь меня. Ведь любишь?
Она беззвучно прижалась к нему щекой, сказала тихо, словно боялась, что ее услышат другие:
— Люблю ли? Эх, Сереженька, мой дорогой... Да как же можно не любить, если я сына тебе родила! Я гордая, ты прав, но я не могла скрыть своей к тебе любви. Я даже маме постыдилась сказать, что мы поссорились.
— Тебя кто-нибудь встречал? — спросил Сергей.
— Да... — смутилась она.
— Кто?
— Твой командир.
— Скляров?
— Да...
Она не привыкла говорить неправду, но теперь у нее другого выхода не было. Наташа прекрасно понимала, что Скляров не мог бросить корабль, видно, ему сейчас не до нее. Но она верила, что к ней он относится с уважением, и, чтобы не волновать мужа, сказала неправду. Сергею стало немного легче, он повернулся на правый бок и смотрел на нее с каким-то умилением. Она не знала, о чем он думал в эту минуту, но ей было приятно, что муж глядит на нее так пристально. Не видел ее долго, потому и глядит...
— Я глупая, Сережа... — Наташа усмехнулась, немного придя в себя.
— Отчего?
— Бросила тебя и уехала. Ведь, правда, глупо поступила?
— Я бы тоже так сделал, если бы ты меня обманула, если бы нашла себе другого, — жестко сказал Сергей. — То, что сделал я, — это, Наташа, подло, и, если можешь, прости...
— Уже простила... — Она поцеловала его в губы и ужаснулась, как они были холодны. Но ему об этом не сказала, только взяла стакан, в котором была теплая вода — сестра приносила ему, чтобы запил таблетку, — и предложила Сергею выпить. — Тебе будет еще лучше, ну?
Он отпил несколько глотков, лег на спину.
— Что ж, может, это и лучше, что меня шибанул осколок. В наказание за все то плохое, что я тебе сделал...
— Помолчи, милый... — Она встала, заходила по палате, но тут же снова присела. — Я не умею хитрить или лукавить. Я правдива, Сережа... Я и не переставала тебя любить. Просто я рассердилась и уехала. Я надеялась, что ты за мной приедешь...
— А я пошел к Вере, — перебил он жену. — Я пошел к ней, чтобы утешить свое горе. Я думал, что она меня любит. Но я ошибся, и мне было больно, что меня обманули. Я знаю, тебе неприятно слушать все это, но я хочу, чтобы ты знала правду. Я никогда не кривил душой и хочу, чтобы ты это знала... — Он перевел дыхание и вновь продолжал: — Я все сказал Вере — и о твоем письме, где ты писала, что больше ко мне не вернешься, что сына воспитаешь сама, и о том, что я оказался недостойным отцом, и о том, что просила выслать твои и вещи сына... Я даже дал Вере прочесть твое письмо. И что же? Вера вдруг сказала, что она меня не любит и никогда не любила. Она еще сказала, чтобы я поехал к тебе и покаялся...
— И тебя это обидело? — тихо спросила Наташа.
— Нет, не это меня обидело. Я знал, я верил, что рано или поздно, но ты меня простишь. Меня обидело то, что я стал Вере в тягость, что она заговорила о своем муже: любит его, собирается уехать с ним в Ригу, где родилась. А я-то знал, чувствовал всем своим существом, что Борис Алмазов нужен ей до поры до времени... Получит в Риге квартиру, уйдет в дальний поход, а Вера пойдет по рукам мужчин... Она плохая,
