— Ни души на острове. Неделю назад мы здесь были, с рыбаками. Морошки тут уйма, ох и вкусная ягода...
Мину подтянули к самому берегу. Круглая как шар, густо обросшая ракушками, она неподвижно лежала на песке. С катера матрос Черняк принес подрывной патрон и кусок бикфордова шнура. Кесарев все это взял и, глядя на Черняка, сухо сказал:
— Бегом на катер, я один останусь...
Матрос, однако, не двинулся с места.
— Я помогу вам, — возразил он.
— Бегом на катер, — сердито повторил Кесарев.
Он подождал, когда Черняк добрался к катеру, на котором находились все остальные, и только тогда приступил к работе. Не спеша вставил подрывной патрон в одно из отверстий запала, прикрепил бикфордов шнур.
— Все, голубушка, сейчас подожгу шнур, и конец тебе, — вслух сказал Кесарев.
Он потрогал гайку и удивился — она сдвинулась с места. Сергей даже заулыбался. Теперь можно легко снять крышку камеры. Пусть Савчук убедится, что никакой ловушки в камере нет. Нет там и часового механизма... Кесарев сидел на корточках возле мины и, не шевелясь, глядел на зловещий шар. Потом взгляд его упал на камеру, где чернела гайка. По ней полз крохотный рачок. «И я теперь как этот рачок — ни дома у меня, ни семьи», — грустно вздохнул Сергей. Он горько усмехнулся: ничего, скоро Наташа приедет. «Куда она денется, моя Наташа? — спросил он себя. — Приедет она...»
Рачок уже полз по черно-коричневому шару. Вот он упал на песок и быстро пополз к морю. «Не может без моря. А я вот смогу? — спросил себя Кесарев. — Я смогу...» Он выпрямился, взглянул в сторону глыбастых камней. Катер качался у берега, кто-то стоял на палубе.
«Потерпи, Черняк, я скоро...»
Сергей отвинтил гайку. Но едва снял крышку, как внутри что-то зашипело. Шум, похожий на тот, который он слышал на палубе судна. Кесарев обеими руками обхватил мину, заглянул в камеру. Там что-то блестело. А шум, казалось, нарастал. Сергей прислушался. И вдруг он ясно различил тиканье часов. Да, да — это работали часы. И как он сразу не догадался!
«Взорвется...» — пронеслось в голове. Он вскочил с земли и бросился бежать.
Не успел спрятаться за огромный валун, как раздался взрыв. Кесарев упал и не сразу почувствовал боль в правом боку. Он протянул руку, пальцы коснулись чего-то теплого и липкого. «Это же кровь... — горько усмехнулся он. — Вот, Наташка, и меня царапнуло. А ты говорила, что я железный, что холодный как медуза и нет у меня нервов. И не железный я, женушка моя распрекрасная, и не холодный, а теплый, как лучик солнышка, и нервы у меня есть, потому что я не плачу. Я не хочу плакать, хотя от боли потемнело в глазах... Ох и ноет, сволочь! А почему я ничего не слышу? Надо мной кружат чайки, они что-то кричат, а я не слышу их... Неужели конец? Нет, я еще дышу...» Он поднес к лицу пальцы и сам ужаснулся — густая кровь стекала по ним. Вытер пальцы о брюки и лег на спину. Так будто легче. В боку пекло, словно кто-то приложил раскаленный кусок железа.
«Я не умру, — сказал себе Кесарев. — Наташа права, я живучий. Меня и не так, бывало, царапало. Я еще дышу...»
Он лег на живот и, вытянув вперед руки, цепко ухватился за кустики можжевельника, немного подтянулся. Еще рывок, еще... Вода уже близко, она блестит как стекло. Ноги будто ватные, не слушаются. Сергей тяжело дышал. Потом, натужась, с трудом встал, но тут же закружилась голова. Последнее, что он увидел, это клочок голубого неба. А потом в глазах помутилось, и он потерял сознание. Так и лежал неподвижно, пока к нему не подбежал Черняк.
— Товарищ... — голос у матроса сорвался, сердце тяжко сдавило в груди, а на глазах навернулись слезы. — Я мигом... Товарищ капитан-лейтенант... Сергей Павлович, это я, Черняк. Вы слышите?
Кесарев открыл глаза и странно улыбнулся.
— Патрон-ловушка сработала, — тихо сказал он. — Рана у меня... Кровь... Перевяжи...
Матрос вскочил, замахал бескозыркой в сторону катера:
— Братцы, сюда! Братцы!..
А над островом истошно, как перед штормом, горланили чайки.
...Корабль на полном ходу вошел в бухту. Скляров волновался, есть ли на причале «скорая помощь». Да, белая с красным крестом «Волга» ожидала «Бодрый», и когда корабль ошвартовался, по сходне на палубу поднялись два санитара с носилками. Кесарева тут же осторожно положили на носилки и понесли к машине. Он был без сознания, бредил.
«Белый как стена, видно, много крови потерял», — вздохнул Скляров.
«Скорая помощь», включив сирену, рванулась с места. Скляров поднялся на палубу, велел старпому объявить по кораблю приборку, а сам хотел было подняться на мостик, как услышал гул машины. Черная «Волга» остановилась на причале, из нее вышли адмирал Журавлев и комбриг Серебряков. Они поднялись на борт корабля. Их встретил Скляров. Тут же был и Савчук. Журавлев поздоровался с командиром корабля и, когда они вошли в каюту, спросил:
— Как все случилось?
Скляров доложил подробности. Адмирал вздохнул, взглянул на Савчука:
— В чем же причина?
Савчук объяснил, что в мине сработала аппаратная камера, где находился патрон-ловушка. Когда буксировали мину, от напора воды отошла крышка. Это могло случиться и на палубе судна, стоило лишь Кесареву отдать последнюю гайку.
— Значит, гайку не следовало трогать?
— Да, Кесарев снял ее, и заработал часовой механизм.
— Жаль... — Адмирал сел. — Рыбаков спас, а сам не уберегся... Евгений Антонович, — обратился он к Савчуку, — а у вас как дела?
— Все хорошо, — отозвался конструктор.
— Садитесь, пожалуйста, давайте подготовим доклад главкому об испытаниях оружия...
Адмирал Журавлев и Серебряков уехали часа через два. Проводив их, Скляров устало прилег на диван. Он думал о Кесареве.
«Эх, Сергей... Видишь, откуда появилась твоя амбразура...»
По потолку прыгали тени, и Скляров догадался, что это из-за туч выглянуло солнце, лучи его проникли в открытое окно. Когда солнце исчезло, снова потемнело. «Кесарев — герой. Его представим к ордену... Надо бы как-то переговорить с Наташей. Может, приедет? Она здесь очень нужна».
Приоткрыв дверь, Скляров выглянул из каюты. У трапа стоял Комаров.
— Роберт Баянович, зайдите ко мне, — окликнул его командир.
Старпом вошел в каюту, одернул китель. Скляров остановил на нем свой проницательный взгляд, прошелся по каюте, ожидая, когда Комаров заговорит первым. И тот, словно бы догадавшись об этом, сказал:
— Я только из госпиталя. Кесарев пришел в себя, просил вас зайти к нему...
— Да, да, обязательно я навещу его, — перебил Скляров старпома. — Ну, а что сказал хирург?
— Выход один — операция, может быть, еще удастся его спасти... — Он сделал паузу. — Павел Сергеевич, может, пошлем его жене телеграмму?
Слушая его, Скляров размышлял:
«Верно, операция очень тяжелая. А что делать? Иного выхода нет. Да, прав адмирал — Кесарев спас судно, а себя поставил под удар...»
— Я вот зачем вас пригласил. — Скляров приподнял правую бровь. — Остаетесь за меня. Я ухожу... Телеграмму не надо — шуму в селе наделает. Я лучше позвоню ей. У них дома есть телефон. Лично сам позвоню. Наташа — умная женщина, она все поймет. Она должна понять. Я рассчитываю на ее приезд. Ведь они так и не помирились.
— Да? — удивился старпом. — А я-то считал...
— Я тоже считал, — прервал его Скляров, — а выходит, не помирились. Сам Кесарев мне сказал...
Он заспешил домой, но Зины не было, видно, ушла к морю с ребенком гулять. Да, конечно же, ушла, вот и коляски в коридоре нет. Она часто ходит с ребенком к морю: Скляров даже обрадовался, что ее нет дома,
