выстрела. До того под кожу, под корку каждая мысль впиявкивается: начинает… нет, не начинает, а именно — НАУЧАЕТСЯ пользоваться случаем… Случай-случай! — случка — научается пользоваться случкой. А мечтал о большой любви.
Не тот ли юноша и я. Я, АКТЕР, мечтающий о большой роли, о прекрасной роли, постепенно научаюсь пользоваться случайными, первыми попавшимися предложениями. И самое страшное — УДОВЛЕТВОРЯЮСЬ ими. Лишь бы мелькала изредка фамилия в титрах, на страницах и продавалась бы физиономия на каждом перекрестке. В нашем деле многое от него, от этого случая, зависит и происходит. Но не всякий случай есть тот, которого ждешь и от которого ждешь. Но сразу не узнаешь. Случай свел меня с Назаровым. И он стал снимать меня, он на меня поставил и сделал меня знаменитым. Но я попал в его круг. Круг середины, круг серости, по крайней мере, так говорят те, кто считает себя в Гамбургском кругу: Данелия, Таланкин, Кончаловский, Тарковский… И они не хотят связываться со мной. На мне клеймо: «Он снимается у Назарова». То, что я снимался у Полоки (как мне необходима сейчас гласность этой работы), у Роома (тоже, по их мнению, не делает мне чести), Хейфица[136], — мало горя. Главное — актер Назарова. Не знаю — плохо это или хорошо. Насколько плохо и насколько хорошо. Что мне в результате принесет этот союз? Если бы меня случай свел с режиссером другого круга? Как сложилась бы моя теперешняя судьба? Или я достоин того, чего имею?
От этих случайных встреч и стирается лицо. Эти случайные встречи, случайные роли и создают твой портрет в глазах современников.
Золотухин? Это тот, который милиционер?!
Милиционер!! А я хочу Гамлета играть. Допустим — Гамлета! Но после милиционера это смешно. Это как Ильинский — Ленин, а пан Владек — генерал Епишев. Классический пример: Петя Олейников — Ваня Курский — и он же — ПУШКИН! И все смеялись. И приняли за шутку. ЛИЦО!! От него никуда не спрячешься, от этого своего — искусственно навязанного в погоне за славой попутными, случайными встречами — лица. Потом ты к нему привыкаешь. Смиряешься и прекрасно себя чувствуешь со вторым, этим уже
6 ноября
Сегодня Демидова обманом заманила меня на репетицию «Гамлета».
Любимов:
Нас посетил тов. Золотухин. Давайте что-нибудь порепетируем, чтобы тов. Золотухин не зря потерял время… Тов. Золотухин, вы вчера играли лучше (Лопухова)… значит, наши разговоры пошли на пользу… А как ваши ощущения? Мои ощущения были самые приятные, извините, конечно… за ощущения.
Вчера удачный для меня «Что делать?». Были Флеровы. Пришли за кулисы, принесли цветы, а дядя Женя сказал:
— В тебе, милый, появилась внутренняя красота, она и была, но теперь куда богаче. Ты понял меня? Внутренняя красота, растешь, растешь, дорогой…
Это хорошо, если расту. Может, и вырасту еще.
19-го на «10 днях» был Полока. Поехали после спектакля к Володе и Марине. Марина была очень рада, жарила мясо, хозяйничала… С Геной они высосали штоф «Столичной» экспортной водки. А мы решали, что делать теперь Полоке, за какое полотно ему браться теперь. Мнения наши разделились: Володя предлагает вторую «Интервенцию», я — за нормальную, хорошую советскую картину, потому что «Один из нас» — это все-таки плохо. На премьере фильма в Доме кино Марк Донской с трибуны при полном зале объявил «Интервенцию» выдающимся произведением не только советской, но и мировой кинематографии и что, несомненно, она еще найдет дорогу к зрителям. Это сказала Марина, она была при сем.
А перед «10 днями» я выступал в матросском костюме в клубе «Текстильщиков» на устном журнале. Было страшновато выступать после Д.Бонда и Бельмондо, но как было приятно, когда ведущий объявил: «Кому не полюбился милиционер Василий Сережкин из фильма «Хозяин тайги»… (шум, аплодисменты). Исполнитель — В.Золотухин — овация…» Обделал для начала западный кассовый кинематограф и рекламу выдал советскому. 25 рублей положил в карман. Итого за два концерта — 50 руб. минус такси и пр. — рублей 40. Купил вчера себе туфли концертные, так я их именую, за 35 руб. Больше всего меня привлекла тисненая надпись на подошве — МАСТЕР. Когда ты мастер, тебе никто не скажет «тьфу». Костюмы мерил, но опять старая проблема — длинные, нестандартные руки. Полы в меру — рукава по локоть, рукава в меру — полы по колено. Решил шить.
Вчера у меня был Фоменко. Хочет вернуться в театр. Надоело благополучие ТЮЗа. Посоветовал писать письмо Петровичу со всеми психофактическими выводами, заключениями, причинами ухода и возвращения.
Пришел вчера в Малый на телехалтуру. Никто меня не встретил. Я поднялся на четвертый этаж в репетиционный зал. Посидел в сумерках немного, хотел развернуть оглобли, а потом подумал: да почему я должен уходить, кого-то ждать, почему мне не поработать одному? Включил софиты, расставил мебель и пошел в прогон один, без партнеров, без режиссера. И так мне хорошо было: набрался воли, сил и работаю. Давно я так не работал, один, по тексту, с воображаемым хозяйством всего спектакля, и доволен остался чрезвычайно собой — мудрое было принято рещёние… А налажал я. Сегодня у нас встреча в 16 часов, а не вчера.
А вчера обсуждали макет «Гамлета». Было много друзей — умнейших мужей. Перед глазами макет — предмет разговора, а всем хочется поговорить, языки почесать об «Гамлета», еще раз обсудить Шекспира, свою образованность показать… Правильно сказал Бояджиев: «Каждый говорящий покажет своего Гамлета, т. е. себя, как он это понимает» и т. д.
Всю эту говорильню, очевидно, заварил я, когда задал шефу вопрос:
— «Распалась связь времен», — говорит принц, потеряв отца и мать увидев шлюхой, а что он думает — эта связь когда-то была единой, неразрывной и, если она распалась, не попытаться ли ему ее связать?.. И еще: «Подгнило что-то в Датском королевстве…» Когда подгнило? И не поставить ли подпорки, не подновить ли? Или, по-его, — лучше сомневаться и ничего не пытаться изменить? Зачем тогда он просит Горацио рассказать потомкам, что здесь было и кто виноват? Значит, он надеется на лучшие времена? — Очень здорово Лебедев[137] говорил: «Быть или не быть? — каждый по-своему решает. «Не быть» — еще не значит пулю в лоб, хотя это абсолютный, оптимальный вариант… Но — МАЛО ЛИ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ НЕТ…» — и т. д.
Последний осенний день. Завтра уже зима и предновогодний месяц — декабрь. Последний месяц 70- го года. И наступит год тридцатилетия моего. В мозгу брезжит такой план: «30 лет — это возраст свершений, 30 лет — это возраст рещёний» и т. д., — говорится в моей телехалтуре; 30 лет — это черта, это половина жизни, это середина леса, а потом мы начинаем из него выходить…
Надо сделать все, чтобы 21 июня 1971 года мне не было мучительно больно за пройденную половину… И первое дело — «Сережкин-2», Лаэрт… и самое главное — здоровье моих детей и родных.
Если фильм окажется удачным, хотя бы не хуже первого, я не принимаю никаких кинопредложений на лето — буду отдыхать после первой половины жизни, впервые попробую научиться отдыхать. Хорошо бы это сделать в Междуреченске, на даче, может быть, и пописать там чего-нибудь. А главное — диета, спортивные занятия и т. д.
…Как-то мы ехали с Высоцким и Полокой в машине. Полока посмотрел в Ленинграде «Хозяина»: «Да, Золотухин — прекрасный артист, великий человек… И он хитрее, даже умнее нас с тобой, Володя… И еще