Но даже и тогда, когда Иван Иванович проявлял в схватках с пернатыми и четвероногими противниками эту звериную лютость, он одновременно выказывал такие невиданные, неслыханные и необыкновенные качества, причём совсем не свойственные не только домашним, но и диким кошкам, что люди, дивясь на него, как-то и забывали о его лютости. Хотя бы на какое-то время. Его почти сверхъестественные свойства и способности затмевали его звериную жестокость в их глазах. Да так порой затмевали, что и Брянцевы, и их односельчане, и другие жители талабского приозерья, поражаясь его подвигам, восклицали: «Ну и артист!» Потому-то Ваня Брянцев и звал приёмыша «артистократом», соединяя два слова в одном.
Знаете ли вы, к примеру, что такое — охота на барсука? Или на енота? Знаете ли вы, сколько сил надобно охотнику и его собаке, чтобы «заполевать», как говорят у нас, добыть и забить хоть одного за сезон такого зверя? Извлечь его из его глубокой норы, где он лежит и копит под шкурой своё целебнейшее сало, которое может спасти больного человека и от чахотки, и от множества других тяжких недугов… О, семь раз по семь потов сойдут с охотника и его пса, пока они вместе добудут хоть одного из этих дальних родичей волка, лисы и собаки. А пёс на такой, «норной» охоте нужен тоже особый, «норный». Фокстерьеры — ну, они, что следует из названия, больше по лисам пригодны, да ещё, как ни странно это будет узнать многим горожанкам, таксы…
— Да, такса по барсукам — лучший пёс! — объяснял мне двоюродный брат Вани Брянцева. Егерь приозёрного охотохозяйства Миша Брянцев (тот самый, чья дочка, выйдя замуж, махнула рукой на блистательную шахматную карьеру). — Да и на енота хороша. Но зато, ты ж видел, без лопаты с ней полевать не пойдёшь. Она зверя загонит в норе, прижмёт и лает, чтоб, значит, охотник слышал, в каком месте под землёй они засели. А там бывает что и метра два с лихом, они глыбко прячутся. Вот и машешь лопатой — всё равно, что солдату окоп вырыть полного профиля. Пока отроешь — на тебе вся одёжка хоть выжимай. Никакого тебе уж и сала не надо… Вот потому-то я себе ягдтерьера и завёл, — заключал егерь.
Действительно, двоюродные братья Миша и Ваня Брянцевы на «норную» охоту предпочитали ходить с ягдтерьером. Эти на вид некрупные, неказистые собаки до безумия отчаянны: никакой опасности, даже гибели от клыков кабана и от волчьих зубов для них не существует. Но и «норного» зверя они добывают замечательно. В несколько мгновений загоняют барсука или енота в норе, да не ждут, как такса, пока хозяин откликнется на их лай, — мгновенно же мёртвой хваткой пленяют подземного мохнатого жителя и доставляют его наверх… Но и дальние их родичи тоже существа хитрые, и жизнь свою норную защищают по-своему. Их норы — это целые лабиринты, с тупиками-«отростками». Вот в такой-то «отросток» собака нередко и суётся — и находит там свою погибель. В мгновение ока енот засыпает ягдтерьера, закапывает, зарывает его, наглухо забивая «отросток» землёй. Такса или фокстерьер ещё могут лаем спасти себя, призывая хозяина на помощь, — и то чудо, если он быстро дороется до «отростка» и откопает собаку. Ягдтерьер же и вовсе обречён там на смерть: он под землёй не лает. Эта гордая собака вообще никогда не зовёт хозяина спасти её…
К чему я раскрываю вам все эти сложности «норной» охоты? Да лишь к тому, что однажды двоюродные братья Брянцевы отправились «полевать» подземного зверя, взяв с собой Федюшку, — «мелкий» упросил-таки отца и дядю, считавших, что ему слишком рано наблюдать умерщвление живого существа. Но Мишин ягдтерьер в тот раз не был удачлив. Несколько раз он совался в нору, где пропадал по четверти часа, — но вылезал оттуда с обескураженным видом. Осмотрев песчаный обрывистый лесной берег, в толще которого таились извилины енотовой норы, Михаил сказал: — Видать, нора «кручёная», с переходом. Ну, вроде как двухэтажная, — видя, что младший Брянцев не понимает, объяснил он ему. — Он там собаку водит по одному уровню, потом шасть — и в другой отсек, а переход быстрёхонько забивает. Вот и не может мой Яшка его достать…
И охотники уже было собрались в обратный путь, кляня охотничью фортуну, повернувшуюся на сей раз к ним тыльной стороной. Но ягдтерьер Яшка вдруг хрипло залаял, причём вовсе не в сторону норы. Но тут же смолк — и Брянцевы остолбенели от удивления: из вересковых зарослей к ним преспокойно двигался Иван Иванович. И не успели они отойти от этого удивления, как ждало их ещё одно, гораздо более серьёзное. Кот нырнул в нору!
Он сделал это так ловко, словно каждый день травил енотов и барсуков, проникая в их подземное жильё. Ни Михаил, ни его двоюродный брат, конечно же, не смотрели на часы, однако оба готовы были поручиться, что Иван Иванович пребывал под землей меньше минуты. Ну, не больше! Через минуту он уже вылезал из норы, держа в зубах енотовидную собаку. Горло подземного зверя было перекушено.
Егерь, увидев брянцевского найдёныша с его добычей, сел наземь, обхватил голову руками и аж застонал. — Ванька-а! Ванька! ну, ведь не поверит нам с тобой никто! ну, ведь скажи кому, что твой котяра, будь он хоть трижды камышовым, енота заполевал — ведь не поверит никто! Засмеют, скажут: поддали на охоте крепенько, вот и привиделось им такое… Не, не поверят! Ну, Ван Ваныч, ну, обставил ты Яшку моего… Эх, мать твою, до чего ж обидно, что никто, окромя нас, этого не видал!
А новоявленный усатый удачливый охотник на енотов уже лениво возлежал рядом с Федей, тоже севшим наземь в ошеломлении. И любой, кто взглянул бы на кота в тот миг, мог прочесть в его круглых глазах, лучисто отражавших осеннее солнце, и во всём его облике только одно: «Подумаешь, дела! Да мне такое — раз плюнуть…» Ваня же, взрезавший добытого зверя, чтобы выпустить из него кровь, пока тот не застыл, тоже мычал от досады, повторяя: — Да, Мишка, не поверят нам… Ну, Ван Ваныч, ну, артист! Ну, и зверюгой же ты вырос! Артистокра-ат!
…Однако им поверили. Жители Старого Бора и окрестностей уже готовы были поверить в любую небывальщину, связанную с брянцевским котом. Они уже сами слагали о нём легенды и небылицы… Что там затравленный в норе енот! Вот если бы в окрестных талабских борах появился бы мамонт, а Иван Иванович одолел бы его в поединке, — тут, быть может, нашлись бы маловеры…
Окончательно же хозяева камышового кота убедились в том, что их славному приёмышу бывает свойственна самая крайняя жестокость, именно в тот день, когда над их двором появился ястреб.
Надо сказать, от ястребов их усадьбу до той поры несколько лет подряд Бог миловал. И от коршунов, и от других крупных летучих любителей мелкой домашней живности. Несколько раз появлялись в воздухе над брянцевским подворьем всякие хищные малята вроде кобчиков или чеглоков. Но одних вначале распугивал лай Джульки, а потом, наверное, кое-кто из этих пернатых стал замечать сверху присутствие Ивана Ивановича и уже не рисковал разбойничать… А вот на второе лето жизни камышового кота случилась и его встреча с ястребом. Её свидетелем был один лишь Николай, хотя в доме находились и Тася, и Федя. Но хозяйка кормила в хлеву поросят, а «мелкий» сидел в своём садовом шалашике и что-то читал. Всё произошло быстро, в минуту-другую…
Птица вначале парила высоко в небе, затем, ястребиным своим взором углядела скопление гусят позади брянцевского дома и начала вершить плавные круги, медленно снижаясь. Колька, позже рассказывая виденное своим домашним, объясняя, почему он не сбегал в дом за отцовским ружьём (а у Вани, кроме отменной «ижевки», был ещё и редкостный немецкий «Зимпсон» с нарезкой, и старший сын уже выказал себя метким стрелком) и не прервал спуск хищника на усадьбу, говорил в немалом смущении: «Гляжу на него — аж дух захватило! Ну до чего красиво он эти кругали свои выделывал! ни разу я такого не видал… Прям-таки заворожил он меня, глаз не оторвать было, остолбеневши стоял!»
Николай, не в пример младшему брату-лирику и логически мыслящей сестре, рос повторением отца, был и неглуп, и добр, но ни сентиментальностью, ни большим воображением не отличался. И раз уж лаже он заговорил таким возвышенным слогом, значит, и впрямь его захватил вид кружащейся большой птицы в нестерпимо синем солнечном небе… А потом ястреб камнем пал наземь и мгновенно закогтил молодого гусёнка. «Тут я даже и не понял, куда он подевался, — рассказывал старший сын Брянцевых, — Вроде только что кружился, и нету его, и слышу, гуси гвалт подняли, пух-перья летят, а он из пылищи вылетает!» Тут ястреб и совершил ошибку, оказавшуюся для него роковой. Схваченный им гусёнок, видимо, показался ему слишком маленьким, ястреб выпустил из когтей свою жертву и кинулся на другую, схватил гуску покрупнее и пошёл с нею вверх… Этих-то мгновений и хватило Ивану Ивановичу, который, услышав панический гусиный гогот, появился на крыше. Может быть, сил для прыжка придала коту и его досада на то, что он на этот раз «прозевал» хищника, покушавшегося на хозяйское достояние… Как бы там ни было, такого гигантского прыжка на людских глазах камышовый кот ещё не совершал. Он буквально спикировал на
