Монстр включил монитор. Выключил видеомагнитофон, вынул кассету с записью и спрятал ее в свой «дипломат».
– По моему приказу этого солдата перебросили в наш тренировочный центр. Похоже, мы очень своевременно приняли решение об операции на Кавказе.
Александр Павлович промолчал, несмотря на явное приглашение к разговору. Теперь Монстр мог оценивать произошедшее, как ему было угодно, но никто не мог заставить Александра Павловича поверить всему, что говорил Монстр. И участвовать в дискуссиях на эту щекотливую тему.
Монстр подождал немного.
– Александр Павлович, у вас очень усталый вид. Может быть, вам стоит немного отдохнуть? Похоже на то, что подготовительный цикл «Шока» прошел успешно. Меня сейчас волнуют два вопроса – поиски Боснийского центра и все эти таинственные совпадения с украинским журналистом. Насколько я знаю, в Сараево прибыл ваш человек. Кажется, Скат. А что с украинцем?
– А украинец прибыл в столицу России в командировку. Мы его опекаем. Если нужно – можем его взять для беседы.
– Пока пусть походит. Выясните, когда он уезжает. И зафиксируйте все его контакты. А нам пора отправляться по домам.
Александр Павлович пожал протянутую руку и вышел.
Русский корреспондент провел почти двое суток на наблюдательном пункте сил ООН по поддержанию мира «Сьерра Эхо». Лейтенант Тома, который вместе со старшим сержантом Лану все это время сопровождал русского, уже давно понял, что к прессе тот имеет весьма отдаленное отношение. Интервью русский не брал, ничего не фотографировал. Почти все время проводил либо возле стереотрубы, либо вместе с Лану перемещался от одной возвышенности к другой, не расставаясь с биноклем. Два-три раза за неделю он связывался со штабом полка. В полдень в субботу ему привезли рацию, после чего сеансы связи русского корреспондента со штабом французских парашютистов совершенно вышли из-под контроля Тома. Не мог лейтенант даже установить, только ли со штабом полка общается загадочный корреспондент. С именем русского возникла путаница. Лану упорно продолжал называть его Хосе, а русский, казалось, не возражал. В документах же корреспондента значилось, что зовут его Иваном Драгуновым, и на это имя он отзывался без колебания. Когда Тома сунулся было с расспросами к капитану Рене, тот задумчиво посмотрел куда-то в переносицу лейтенанту и сказал: «У меня был один знакомый лейтенант, который настолько любил задавать вопросы, что так и не стал капитаном». И у Тома отпала всякая охота к расспросам.
В конце концов, доведенный до крайней степени любопытства, Тома решил обратиться к самому корреспонденту. Тот как раз сидел на верхушке бункера и с безучастным видом наблюдал, как парашютисты укладывают мешки с песком, поваленные разрывом мины.
– Иван, – сказал Тома, – или вас лучше называть Хосе?
– Называйте как вам удобно, – ответил русский, – можете называть меня даже Мишелем, если это доставит вам удовольствие. За свои сорок лет я привык не обращать особо внимания на такие мелочи, как имена людей. Как ты его ни назови, а он все остается прежним.
Тома вдруг понял, что задать следующий вопрос просто не сможет. «Как вас зовут?» – уже спросил. «Кто вы на самом деле?» – это вообще сложный вопрос.
– Вам будет гораздо проще, если вы будете называть меня тем именем, которое значится в документах, Вы, во всяком случае, не будете чувствовать себя неловко.
– Вы были знакомы с нашим полковником раньше?
– Я знаком с очень многими людьми. О некоторых знакомствах я бы даже хотел забыть, но не получается.
Меня неплохо побросало по миру и я побывал в разных ролях.
– И в Чаде?
– И в Чаде.
– И чем вы там занимались?
– Жил. Чем занимаюсь сейчас, и чем собираюсь заниматься еще как можно дольше. И вам советую.
– А что?.. – начал Тома, но Иван-Хосе прервал его, взглянув на часы.
– Нам пора перейти в более спокойное место, и вашим парням тоже.
Русский отряхнул брюки и неторопливо пошел к канониру. Тома двинулся за ним. Парашютисты прекратили работу и разошлись по укрытиям. Через десять минут начался обстрел. Чаще всего Тома доводилось читать в прессе, что Сараево обстреливают сербы. Это было практически официальной версией мировой политики, но и рассказы старожилов, и его небольшой опыт заставляли лейтенанта смотреть на вещи по-другому. И у мусульман, и у сербов одинаковое вооружение, доставшееся в наследство от Югославии, поэтому ни по звуку, ни по осколкам совершенно невозможно определить, какая из сторон стреляет. Тома несколько раз своими глазами читал рапорты разведки, но, словно по волшебству, из официальных сводок исчезали всякие упоминания о действиях мусульман. Получалось, что стреляют только сербы, а в этом у всякого, пробывшего в составе сил ООН в Сараево хотя бы месяц, возникало сильное сомнение.
– Мой лейтенант! – вынырнул из темноты солдат.
Срочно зайдите к капитану Рено.
Внизу грохотало и сверкало, пули время от времени залетали в расположение поста и глухо впивались в стенки из мешков с песком.
Рено сидел за складным столиком и вертел в руках карандаш. «Садитесь, лейтенант», – предложил он.
