– Поговорить с тобой хочу. Ответишь правду – уйдешь со мной. Начнешь шутки шутить – оставлю здесь. Ты потом все будешь объяснять своим приятелям. Усек?
– Понял, – кивнул Малый, – за яйца меня взял.
– Значит, понял. Тогда рассказывай для начала, кто убил Лушниченко?
Малый замялся.
– Учти, у меня очень мало времени. Я могу сейчас просто встать и уйти. Кто убил Лушниченко?
– Я.
– А кто приказал?
– Зимний. Он же и шестерку ко мне приставил. Я не знал, что он мента убьет..
– Очень хорошо. У тебя появилась возможность уехать со мной. Оружие куда возил?
– Знаю складов пять. Могу проводить, если надо.
– Тогда давай будем отсюда выбираться.
– А что с Колотым?
– А Колотому уже хуже не будет. Переусердствовали твои ребята.
Проснулся я поздно. У меня обнаружилось небольшое сотрясение мозга. И после больницы лег я уже под утро. Сразу же после того, как жена увидела меня на пороге квартиры, бледного и окровавленного, я был раздет и отправлен в ванную с перекисью водорода в руках. Там зеркало меня окончательно убедило в том, что память об этой встрече на моем лице сохранится надолго, может быть, на всю оставшуюся жизнь. Эта сволочь исхитрилась ударить меня так, что сантиметра три кожи вместе с мясом свисало у меня от переносицы к кончику носа. Когда я это увидел, то в животе что-то оборвалось. Как в детстве, когда чашка, которой ты долго играл, вдруг упала и разбилась. Все, больше изменить ничего нельзя, свершилось необратимое и теперь остается лишь переносить последствия случившегося.
И я стал их стойко переносить. Надо отдать должное, мне было что переносить. Для начала в больнице мне объяснили, что анестезии не будет, иначе шрам останется слишком заметный. Потом мне сообщили, что самый кончик лоскута кожи придется отрезать, так как он уже омертвел и приобрел серый цвет. Ну, а потом стали готовиться к операции. Подготовка вылилась в поиск лампочки, которую нужно было вкрутить над местом предполагаемой экзекуции. На три рабочих места в операционной была в наличии одна функционирующая лампочка. Меня усадили на стул и стали шить. Швов должно было быть наложено пять, но наложить успели только четыре. Как только начали шить пятый, оказалось, что первые три уже разошлись. Наступила некоторая пауза, в ходе которой было выяснено, что имеющаяся в наличии нитка не того номера и мою рану держать не сможет. А вот нужной толщины в наличии нет. Я особо не расстроился, мне было настолько плохо, что если бы решили ампутировать несчастный нос, я бы не стал особенно возражать. Тут кто-то из врачей вспомнил, что в кабинете начальства должна быть заначка. Общими усилиями к двум часам ночи я был заштопан и выпровожен из больницы. Жена, приехавшая со мной, с трудом нашла такси, и я наконец-то смог попасть в постель.
Версия о моем обмороке удовлетворила всех. Дома мне поверили, зная мое давление, а в больнице даже в подробности особенно не вдавались. Упал так упал. Влепили на всякий случай противостолбнячную сыворотку.
Спать пришлось на спине, поза, которая еще с армейских похождений была для меня достаточно тревожной. Когда приходилось дежурить начальником караула, то, чтобы проверяющий не обнаружил на лице следов от преступного сна в неположенное время, нужно было спать только по стойке «смирно» и быть начеку. Теща ушла на работу, жена ушла на работу, старший сын – в школу, а младший – в детский сад. Мне никто не мешал лежать. Впервые за долгие месяцы никто не сомневался в тяжести моего заболевания, ибо факты, как говорится,– были на лице. Тесть лежал в своей комнате и мучился остеохондрозом. А я мучился разными мыслями. Читать вовсе не хотелось. Честно говоря, больше всего хотелось найти большой пулемет и пару-тройку сволочей изрешетить. Но даже это справедливое желание было очень вялым. Самым правильным в этой ситуации было бы спать, но голова моя имела собственное мнение.
Мысли носились в голове, сталкиваясь друг с другом, и высекали искры из моих многострадальных мозгов. На главные вопросы российской литературы «Что делать?» и «Кто виноват?» мне удалось ответить практически сразу. Во всех своих неприятностях я виноват сам, и лучше мне раз и навсегда перестать соваться в те вопросы, которые для меня слишком глобальны или остры. Я всегда подозревал, что супермена из меня не получится и что лучше бы заниматься спортом, а не чтением или, там, писанием. Развязавшись таким образом с классическими вопросами, я перешел к вопросам насущным. И вот тут меня стало клинить. Изо всех сил.
Понятно, что вчера меня обрабатывали люди Зимнего, о существовании которого я узнал только за пару часов до разборки. Еще мне известно, что кто-то убил его брата. Причем, этот кто-то оказался одновременно и дальним родственником одного из моих посетителей. Этот самый родственник вместе со своим товарищем отправились по газетам для того, чтобы привлечь внимание общественности к грядущей расправе над мужем сестры. И тут нашелся кретин, который дал согласие на встречу. Стоп. Но ведь я дал согласие только на встречу, а она еще не состоялась. Кроме того, своего адреса я не сообщал, а меня ждали именно возле дома. Около тринадцати ноль-ноль я впервые слышу об этом деле, а в 22-30 меня по этому поводу уже бьют, зная, где и когда меня можно встретить.
Каюсь, у меня в голове даже мелькнуло предположение о том, что участие в этом принял и Давид Абрамович, но, рассудив здраво, насколько это вообще было возможно в моем состоянии, эту версию я с облегчением отбросил. При моем наборе увечий ничего путного из размышлений произойти не могло. Были факты, но в таком количестве, что сопоставлять их друг с другом не было никакого смысла. Хотя… Если долго думать об одном и том же, то можно совершенно выпустить из виду все остальное. Меня ведь перед домом ждали не три человека, а четыре. И четвертым был мой новый знакомый Сергей Петров. Офицер и джентльмен. Ему я, кстати, своего адреса тоже не сообщал. Но с ним проще. Он, в конце концов, мог все это узнать по своим специфическим каналам, или как они это там называют. И возле меня он появился достаточно своевременно. Было бы, конечно, гораздо лучше, если бы он прибыл минут на двадцать раньше. Я бы отделался легким испугом, и коновалы не занимались бы вышивкой по моей физиономии. А кто вообще сказал, что Петров меня спасал? Этот тип меня предупредил о возможных последствиях, и последствия наступили достаточно оперативно и однозначно. Может быть, балбес Пименов уже успел пошуметь вокруг Брыкалова, начальники Петрова решили перевести мои возможные неприятности из состояния гипотетического в состояние воплощенное.
Нос болел, голова кружилась, желудок отплясывал рок-н-рол, а я морочил себе ушибленную голову
