– И активно принимаете участие в моих неприятностях личных.
– Я вас очень прошу, уважаемый Александр Карлович, не принимайте все так близко к сердцу.
– А к чему прикажете принимать? К лицу, или к печени? Два последних месяца я живу как на полигоне. Либо загнешься, либо приступишь к новым испытаниям. Ну, а вот теперь по мне еще начали топтаться в прямом смысле этого слова. И что самое приятное – практически все что-нибудь знают и никто не хочет объяснить, что именно происходит, – я, видимо, несколько перебрал с тоном выступления, потому что в комнату заглянула жена и спросила, зачем я ее зову. Я извинился и замолчал.
Господин Петров аккуратно поставил чашку на край письменного стола, потер руки и спокойно заговорил:
– Для начала давайте поставим точки над всеми буквами. Именно вы позвонили мне вчера и сообщили о том, что хотите предоставить мне информацию…
– Правильно, ко мне после вашего ухода явился Пименов. Это наша местная телевизионно- криминальная…
– Да-да, я знаю. Вернее, слышал о нем.
– Так вот, он вчера приперся в редакцию, чтобы выяснить, что это я делал в СИЗО. Он очень ревниво относится к вторжению в свою сферу деятельности.
– И что вы ему сообщили?
– Мы ему сообщили, что собираемся заняться телевизионной деятельностью и готовим цикл видеоматериалов о смертниках в городской тюрьме.
– Для экспромта – весьма неплохо! – одобрил Петров.
– Настолько неплохо, что он тут же бросился осуществлять это мое намерение.
– Ай-яй-яй, какое коварство! – покачал головой Петров.
– А не пошли бы… – начал было я, но вовремя остановился. – Вы начали ставить точки над буквами, а я вас прервал. К вам я позвонил только для того, чтобы предупредить – появление Пименова у Брыкалова не моих рук дело. Вернее, не совсем моих.
– Ну так вот. А я после нашей беседы прибыл к своему начальству и сообщил о ее содержании. И тут оказалось, что вы не только по делу «Сверхрежим» можете нас интересовать. Вчера всплыла информация о том, что кто-то из самых верхов нашего уголовного мира не только знает о вашем существовании, но даже и весьма озабочен его продлением. На моей памяти – это практически единственный случай такой неприкрытой заботы о простом журналисте.
– Редакторе отдела.
– Извините – редакторе отдела. Когда мы проконсультировались со знающими людьми, оказалось, что не только эта информация бродит о вас среди…
– Да знаю я это, со вчерашнего вечера знаю. Стукачом меня ославили.
– Вот-вот. Именно стукачом. А по моим сведениям, достаточно точным, вы этим почти не занимаетесь.
Я почти минуту ждал продолжения, а потом до меня потихоньку стало доходить.
– Что значит «почти»? Никогда не стучал и стучать не собирался. Не нравится мне это дело. Меня еще в армии по этому поводу обхаживал наш особист, и хрен что у него вышло.
– Ну, капитан Спиркин был, естественно, не прав, пытаясь сделать из вас доносчика. Тут я с вами совершенно согласен. Если не ошибаюсь, его преемник, майор Чупин, поступил куда более разумно.
Петров меня достал. Меня действительно на первом году службы в армии наш особист капитан Спиркин очень хотел сделать осведомителем. Я его послал и в благодарность он завел на меня дело и даже проводил допросы моих сослуживцев, не рассказываю ли я политических анекдотов, не слушал ли я на гражданке враждебных «голосов». Когда Спиркина заменили майором Чупиным, за месяц до дембеля, он предложил мне поступить в высшую школу КГБ, а потом, после моего отказа, за пять дней до приказа об увольнении организовал мне разжалование и снятие с должности заместителя командира взвода. И вот теперь некто, которого я вижу второй с половиной раз в жизни, рассказывает мне об этом, как о вчерашних событиях. Прошло уже, слава Богу, двенадцать лет. Так я Петрову и сказал.
– Совершенно с вами согласен, довольно давно это было. Но, тем не менее, было и никуда от этого не денешься.
– Идите вы, я тогда стукачом не стал и не собираюсь становиться им сейчас.
– Правильно, вас никто и не заставляет. И никто не обвиняет. Просто совсем недавно вы пытались некоторую информацию передать в… Ну, в компетентные органы.
Я чуть было не ляпнул о СБУ, но тут мне в голову пришла мысль, что в Москву я тоже свой конверт таскал и даже там его оставил. А проклятый Петров так и не удосужился сообщить мне, какую организацию представляет.
– Я прекращаю с вами всякие разговоры, пока вы мне не предъявите свои документы.
– Без бумажки я букашка, так, кажется, пел поэт и артист Михаил Ножкин, – улыбнулся Петров. – Ну какая вам разница? Ну, если вдруг окажется, что я работаю в Службе безопасности Украины, это будет намного лучше, чем если бы я работал в ФСБ России? Или в Центральном разведывательном управлении США? Зачем вам так нужно повесить на человека бирку? И кто вам сказал, что на бирке будет написана правда?
– Документ, или проваливайте отсюда на фиг. Буду разговаривать только в присутствии адвоката. Ваше счастье, что у меня рожа помята, а то бы я встал и выставил вас за дверь.
– Или бы попытались это сделать. Но я не об этом. Вас любое удостоверение личности устроит?
– С вашей фотографией, фамилией и печатью. Официальной.
