все, что здесь происходит, все то, обо что испачкались мы, – все напрасно? Думаешь, мы не смогли ничего изменить… даже не к лучшему, а просто изменить? Ты так думаешь?! – сорвался на крик Младший. – Ты думаешь, что мы балансируем на грани безумия вот уже десять лет – и все напрасно? Все только для того, чтобы унавозить почву для них?
– А ты думаешь иначе?
– Ничего я уже не думаю.
– А я думаю, не стоит ли приказать Ильину убить Грифа. Сразу, при встрече.
– Сейчас он такой приказ не выполнит. Сейчас он очень хочет его спасти и привезти к нам.
– Я знаю. Но если он найдет Грифа, то до станции они не доберутся. Лучше уж хаос, чем встреча с ним. Я не знаю, что может произойти. И… – Старший понизил голос: – Я его боюсь.
Зазвонил телефон.
– Возьми трубку, – сказал Старший.
– Сам возьми.
– Возьми трубку, – повторил Старший. – И посмотри на карту.
Значки торпед остановились над Брюсселем. Торпеда Ильина спускалась к Адаптационной клинике.
– Слушаю, – сказал Младший, поднося хромированную трубку к уху.
Это был Клеев. Это был Клеев с голосом, постаревшим на несколько десятков лет.
– Я слушаю вас, Герман Николаевич.
– Я не мог до вас дозвониться…
– Мы были заняты более важными делами, – сказал Младший.
– Я так и подумал, – ответил Клеев. – Гораздо более важными. И решил, что мы все можем порешать сами…
Клеев откашлялся.
– Значит… Катрин обратилась к нам, в Россию, и в ООН и сообщила, что группа заговорщиков планирует захват власти от имени пришельцев… С использованием инопланетных технологий. Сообщила, что в Территориальных войсках этот заговор получил особо широкое распространение… И что наш Патруль вступил в сговор…
– Для экспромта неплохо, – одобрил Старший.
– Патруль спровоцировал бойню в одном городе… Готовилось все в гораздо большем масштабе, но те, кто сохранил… верность присяге, смогли остановить…
– Тоже хорошо… – кивнул Старший.
Он как раз смотрел, как на экране спецназовцы высаживаются из торпед на крыши административных зданий в Брюсселе, захватывают дома руководителей Консультационного Совета и Комитета Гарантов.
– Я обратился к народу… и воинским частям с призывом прекратить кровопролитие, задержать заговорщиков и выдать их в руки органов правопорядка…
– И мне так кажется, что задержаны будут все, за небольшим исключением… – Младший оглянулся на Старшего. – Малиновский, как я полагаю, умрет в прямом эфире…
Старший вызвал движением руки голопанель, набрал необходимый код.
– Можете на это смело рассчитывать.
Над городами снова вспыхнули кадропроекторы. И снова люди увидели доктора Малиновского.
– Я… – сказал Малиновский.
Я… я… я… – пробежало от дома к дому.
– Я должен признать свое поражение, – сказал Малиновский.
…Свое поражение – прогрохотало сверху.
Лукич и пацаны замерли. Замерли и все остальные в разгромленном вестибюле СИА. Они пытались сложить из мебели баррикаду возле входа, будто столы и стулья могли остановить стодвадцатимиллиметровый танковый снаряд.
Но Лукич полагал, что работа не даст думать о самом страшном. Поэтому приказал всем работать.
Трошин гарантировал, что еще минут пятнадцать сможет удержать бронетехнику на проспекте. Три танка уже горели в самом начале площади, а еще два на проспекте сжег вертолет Патруля, вызванный Трошиным.
Больше штаб на призывы Трошина не реагировал. И вообще не отвечал.
И ни с кем из Патруля Трошин связаться больше не смог. Он не знал, что во всем городе из Патрульных выжили только он и его подчиненные.
– Я решил, что могу… Что имею право, – сказал Малиновский. – Я не думал, что меня предадут в Брюсселе… Что эта Брюссельская Сука выдаст нас всех, что здесь… Ненавижу… Мы просто не смогли купить Генриха Николаевича Клева… и запугать не смогли… Жаль… Очень жаль… Я должен остаться чистым перед своей совестью… И не вижу иного выхода… Я оставил в Сети подробное досье обо всем, что произошло… почему это произошло. Ищите его… И познаете истину, и истина сделает вас свободными… и истина сведет вас с ума.
Тысячи фигур Малиновского подняли пистолеты к виску. Миллионы людей затаили дыхание, глядя
