районе пяток. Так часто бывает, когда тебя резко выдергивают из глубокой задумчивости или попросту пугают.
За две остановки до редакции я почувствовал, что меня кто-то трогает за правый рукав. Я обернулся. Передо мной стоял молодой человек, на вид не старше двадцати лет. Голубые глаза его просительно смотрели на меня. Одет он был грязно. Светло-русые волосы были похожи на паклю. Лицо было смиренным и кротким. Губы тонкие, немного улыбающиеся. «Что ему нужно?», — подумал я и отвернулся. Молодой человек снова дернул меня за рукав.
— Что тебе нужно? — полушепотом, довольно резко поинтересовался я.
— Послушай, — сказал незнакомец тоже шепотом, — я вижу, что ты добрый человек. Дай десять рублей.
— О Боже, — проскрипел я.
— Я прошу тебя, — так же спокойно произнес он.
Я полез во внутренний карман куртки, откуда достал кошелек, вынул из него десятку и протянул просящему. Затем положил кошелек в задний карман джинсов.
— Спасибо, — сказал он. Дай Бог тебе здоровья.
Находившиеся вокруг люди косо посмотрели на меня. Я смущенно озирался по сторонам. После чего решил пробираться в конец автобуса, подальше от незнакомца и назойливых взглядов.
Но, не успел я продвинуться на два метра, как подо мной в районе заднего левого колеса что-то сильно стукнуло. Автобус резко остановился, так, что люди повалились друг на друга. И в этой давке прозвучало: «Та-рам-пам-пам! Следующая остановка… Уважаемые пассажиры, автобус дальше не пойдет из-за поломки, — говорил водитель хриплым голосом, — просьба всех покинуть салон». Публика загудела, послышались возгласы негодующих, и люди неохотно начали выходить из автобуса. Через минуту толпа вынесла меня из автобуса под ливень. Дождь беспощадно лил на человека, который забыл зонт… Будь он проклят!
До редакции оставалась одна остановка, которую я решил пробежать. Вдруг мой взгляд упал на кофейню, находившуюся на противоположной стороне дороги. Подумав о том, что я сегодня не завтракал, и, плюнув на опоздание, я, проплыв сквозь дождь на противоположную сторону улицы, которая представляла собой бурлящий поток, зашел в кофейню. Внутри было тепло и уютно. Из десяти столиков занято было лишь три. Я сел у окна. Так как кофейня находилась в цокольном этаже, из окна вид был весьма оригинален. Мимо окна то и дело проходили одни ноги, так как туловища не было видно. Меня это немного рассмешило. Проходили изящные женские ножки в лаковых сапожках, бесформенные спортивные штаны с вычурными кроссовками, отглаженные брюки с туфлями лодочками, женские ножки в джинсах и ботиночках, грязное трико в галошах…
— Здравствуйте, — сказала симпатичная официантка в белом фартучке, — что будете заказывать?
— Кофе, — сказал я, — и пепельницу. — Официантка сделала реверанс и удалилась.
Через минуту дымящий эспрессо был у меня на столе. Только успел я сделать первый глоток кофе и затянуться сигаретой, как мне стало дурно и сильно затошнило.
В туалете меня вырвало. Уж не знаю, отчего это произошло. Возможно, это случилось вследствие небольшого сотрясения мозга, полученного вчера, или попросту от волнения. Я наскоро умылся. Отражение в зеркале испугало меня. Я был уже не бледный. Мое лицо стало немного зеленовато, а черноту век подчеркивали ввалившиеся глаза. В углах рта обнаружились какие-то складки. Нос немного заострился. Таким я ещё себя не помнил…
Выйдя из туалета, я направился к официантке.
— Вы извините меня, — сказал я, — мне что-то нехорошо. Я, наверное, пойду.
Официантка молчала и моргала глазами. Может мой внешний вид испугал ее?
— Сколько я должен?
— Сто рублей, — ответила официантка.
— Секундочку, — сказал я и полез в задний карман своих штанов. — Вот черт!
— Что такое? — удивленно спросила официантка.
— Девушка, вы мне не поверите, но у меня только что в автобусе украли кошелек.
— Все понято, — протянула она и крикнула: — Витя, здесь платить отказываются.
— То есть, как отказываются? — возмутился я. — Ты в своем уме? Говорят же тебе, украли кошелек, мать твою, с деньгами.
— Не хамите, молодой человек. Витя!
Вышел Витя с тупой физиономией.
— Он не хочет платить? — спросил он у официантки.
— Он.
— Плати, — тупо сказал Витя.
— Послушай, Витя, — сказал я, — ты же не тупой человек. Правильно? У меня только что украли кошелек в автобусе. Чем я тебе платить буду? Знаешь, что я тебе предлагаю? Сто рублей — деньги не великие. Правильно?
— Ну… — промычал Витя.
— Я домой сбегаю и принесу тебе их…ну…, скажем через пару часиков. Идет?
— Плати сейчас, — уперся Витя.
Я начал раздражаться.
— Послушай, Виктор, ты же не тупой? Я объясняю тебе, что…
— Отойдем отсюда, — грозно сказал Витя и взял меня за локоть.
— Подожди, — говорю, — я только куртку накину свою, а то боюсь простудиться.
Забрав свою мокрую куртку, я направился к выходу. Витя шел за мной.
В тот момент, когда мы поднимались по лестнице вверх, у меня созрел план действий, который я немедленно привел в исполнение. Шагнув на предпоследнюю ступеньку я, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, обеими руками попытался оттолкнуть Витю подальше от себя так, чтобы иметь возможность выбежать из кафе и скрыться. Но Витя был не промах. Сориентировавшись, этот буйвол поймал мои руки, отвел их от себя, после чего ударил меня в нос локтем. Голова разлетелась в щепки, из носа хлынула кровь. Второй удар за сутки!
— Витя! — закричал кто-то пронзительно снизу, — что ты делаешь?
Витя обернулся.
Воспользовавшись моментом, я выскочил из кафе, что есть мочи побежал на противоположную сторону улицы и скрылся во дворах.
3
Через пять минут я, насквозь промокший, стоял на пороге редакции с расквашенным носом. Насколько это было возможно, я привел себя в порядок в редакционном туалете.
В редакции было все, как всегда. По длинному коридору ходили какие-то люди, глухо хлопали двери, пронзительно звонили телефоны, нудно скрипели принтеры, кто-то громко и настойчиво что-то доказывал за дверью главного редактора… Уборщица Лида развозила грязь по рваному линолеуму. Я, неохотно поздоровавшись с Лидой, пряча свое лицо, прошел в тот самый кабинет, где вчера произошло уже известное безумие. Мне не очень хотелось вступать с кем-либо в разговор.
В кабинете никого, кроме журналиста Мурашко не было. Этот Мурашко был огромным человеком с курчавыми русыми волосами и губами, пухлыми, как два пельменя. Весил он, наверное, килограммов сто, если не больше. Мурашко постоянно что-то жевал и старался всех угостить. Вообще, он был весьма добродушный парень. Я за все время работы в редакции не услышал от него ни одного грубого слова. Иногда казалось, что он всех любит.
В кабинете было мрачно и темно. На Катином столе разрывался телефон. На подоконниках уныло стояли всеми забытые фикусы и кактусы. Стекла на окнах были запотевшие. Гудели лампы дневного света; одна из них моргала.
— Привет, Гарин, — доедая пончик, поздоровался Мурашко, — ты чего опаздываешь? Батюшки мои! Что
