— Лет по сорок, наверное. Ну да, по сорок. Это ж семьдесят девятый год. Правда, она красавица была? — с улыбкой спросил старик.
— Еще какая! — нисколько не преувеличивая, ответил я.
Следующая фотография была похожа на первую. Она также была сделана в Алупке, только на фоне обнимающихся Ивана Тимофеевича и Маргариты Семеновны высилась гора Ай-Петри. Я узнал это место сразу, потому что мы с матерью два раза отдыхали летом в Алупке.
Следом шли фотографии разных лет, сделанные в Гаграх, в Сочи, на озере Байкал, в Чехословакии.
— А это кто? — указывая на одну фотографию, осведомился я. — Тот, что справа обнимает Маргариту Семеновну?
— А-а-а, это мой родной брат Тимофей, названный так в честь нашего отца.
— Интересно! Но вы мне о нем не рассказывали.
— Я, честно говоря, не очень люблю о нем рассказывать.
— С ним что-то случилось? — не унимался я.
— Нет. Не то, чтобы случилось, — начал старик.
— Если не хотите, не рассказывайте, Иван Тимофеевич, я не настаиваю.
— Помнишь, я говорил тебе, что мне один монах знаком. Ну, может, месяц назад говорил, помнишь?
— Это когда мы беседовали… Ах, да вспомнил! Но вы так ничего и не сказали.
— Так вот, — мерно продолжал Иван Тимофеевич, — этот монах и есть мой брат. Только на этом снимке он еще мирской человек. Это только через год, после этой поездки в Ялту, он поступит послушником в один из монастырей.
— Ваш брат — монах! — удивился я. — А где он теперь?
— Он умер при весьма странных обстоятельствах в Сибири, — нехотя сказал старик и сделал вид, что не хочет продолжать.
— Я что-то не очень понимаю, — не отступал я, — монах, и умер при странных обстоятельствах в Сибири.
— Хорошо, если ты так хочешь, Герман, я расскажу тебе. Тимофей на десять лет старше меня. Он ушел в монастырь в возрасте пятидесяти двух лет. При постриге его нарекли Авелем. В этой обители он прожил что-то около трех лет. Все вроде бы шло нормально. Вот, кстати, фотография его в рясе, — старик протянул мне черно-белый снимок, на котором был мужчина в монашеском облачении на фоне скотного двора внутренней части монастыря.
— И что потом было?
— Потом по непонятным причинам он покинул обитель. По словам некоторых людей, его расстригли из- за неподобающего, кощунственного отношения к монастырю и его настоятелю, игумену Никону. Но я точно не знаю. Потом он уехал в Сибирь, в какую-то глухую деревню, где стал обвинять русскую церковь в лицемерии и ханжестве, одним словом, стал «раскольником», если можно так выразиться. Некоторое время спустя он стал продолжателем секты каинитов. Может, тебе приходилось слышать о такой секте. Пытаясь набрать адептов в свою секту, он исходил пешком пол-Сибири, проповедуя свое учение и обличая русскую церковь. Он называл себя отцом Каином. Он умер, когда мне было шестьдесят лет. Вот такая история.
— Потрясающе, — удивлялся я, — это же надо так! А что же православная церковь делала?
— А ничего. Писала ему письма, в которых сообщала ему, что он предан анафеме как вероотступник, ренегат и т. п. Высшие духовные чины предлагали ему покаяться публично, но он этого не сделал. Тимофей в ответ писал гневные письма, в которых проклинал всех отцов церкви, ну и прочее. В 19… году его нашли замерзшим в лесу около одной из деревень. Его похоронили там же, на деревенском кладбище в присутствии нескольких адептов его секты. Естественно, его никто не отпевал. Я был на его могиле в 19… году. Она была заросшей и неухоженной. Видимо, никто из сектантов за ней не ухаживал. Я там же заказал ему памятник, который тут же и установили, а чтоб не росла трава на могиле, я всю её небольшую территорию выложил камнем. Все-таки ездить далековато. А так мне спокойней, — вздыхая, закончил старик.
— Вот это история, — восхищенно сказал я, — вот это рассказ. А вы, Иван Тимофеевич, просто молодец. Вы, несмотря ни на что, не оставили своего брата, — патетически добавил я. — А до монашества у него была семья?
— Да, он был женат на женщине, которая оставила его по причине его болезни. Она слишком сильно хотела детей, а он не мог ее осчастливить. Он страдал бесплодием.
— Теперь понятны его мотивы ухода от мирской жизни, — вывел я.
— Вот такие дела, Герман, — на выдохе сказал Иван Тимофеевич.
— А как вы себя чувствуете сейчас? — спросил я.
— Лучше, уже лучше. Не волнуйся, — улыбнулся он и посмотрел еще раз на фотографию, которую доселе держал в руках. На лица улыбающихся людей, таких близких и одновременно далеких Ивану Тимофеевичу. Они улыбались ему из невозвратимого счастливого прошлого, о котором он ни на секунду не забывал.
— Ты когда думаешь ехать? — оторвавшись от фотокарточки, спросил старик.
— Думаю, завтра с утра на вокзал поеду. Там сразу возьму билет на ближайший поезд — и в Питер.
— Правильно, — сказал старик и задумался, смотря в серую муть за окном.
Вдруг из моей комнаты донеслась мелодия звонящего мобильного телефона. «Родин», — пролетело у меня в голове, и я пулей побежал поднимать трубку.
— Ну, здравствуй Гера, — тихо сказал Родин. — Ты, говорят, меня искал?
— Правильно говорят, — также тихо ответил я.
— Решил всунуть нос не в свои дела?
— Они бы не были моими, если бы ты не тронул человека, которого я люблю.
— Кого ты имеешь в виду?
— Катю!
— А, ты про сестренку мою говоришь? Когда ты успел с ней снюхаться? — в недоумении спросил Родин. — Ты вчера мне не говорил, что с ней знаком. Чего ж ты?
— Не твоего ума дело, — нервно ответил я.
— Я помял ее немного, ты уж прости. Деньги срочно нужны были. Сам понимаешь…
— Слушай, сука, если ты еще что-нибудь в этом духе вякнешь, я тебя…
— Ой-ой, я знаю… Ты меня убьешь. Ты ведь собирался? Собирался, я знаю. Мне шлюха Маша сказала. Ты ведь и с ней познакомился?
— Да, — резко ответил я.
— Ну, и когда же ты хочешь меня убить, — с сарказмом спросил этот мерзавец.
— Вот встречусь с тобою, чтобы кошелек тебе твой отдать и тогда посмотрим, — зацепил я.
— Что ты сейчас сказал? У тебя мой кошелек?
— Да. Он у меня. Ты его выронил в квартире Ивана Тимофеевича, когда в спешке сваливал. Хочешь его назад вместе с денежками своими получить, наркоман чертов?
— Еще как хочу. Ты ведь мне его отдашь? — спросил он.
— Конечно, отдам. Но за Катю ты мне ответишь мр-р-разь! — прорычал я.
— Безусловно, отвечу. Знаешь что? Подъезжай ко мне домой…
— Мне плевать, где мы с тобой встретимся, — как можно тише говорил я, чтобы Иван Тимофеевич не услышал меня. — Хоть в аду! Говори, куда приезжать и приеду.
— Какой ты резвый! Записывай адрес… Герой!
— Я запомню, — сквозь зубы проскрипел я.
— Как скажешь. Шубина 56, квартира 70. Приезжай часиков в пять.
— Я приеду, даже не сомневайся, — сказал я и положил трубку.
Я закипал изнутри. Все тело мое содрогалось от злости. Если бы он сейчас стоял передо мной, я сломал бы ему шею, не моргнув и глазом.
Теперь нужно было сообразить, что сказать Ивану Тимофеевичу. Пройдясь взад-вперед по комнате, я
