поезде. Если он мог вот так с платформы исчезнуть, то мог и в поезд вернуться.
А те два лоботряса, что в Ярославле остались, догадаются ли девчонку схватить? Сумеют ли с милицией объясниться, не привлекая внимания ко всему случившемуся?
И кто утащил чемодан? Носильщик? Или все-таки проводник? Или этот вонючий групповой изнасильщик? Ух, какие наглые глаза у того вонючего. Почему наглые? Да просто потому, что холопы всегда рады, когда пан в беде. Или все же он? Но куда он мог чемодан спрятать?
Мысль ищет спасения. Мысль уводит человека от горьких переживаний. Вот ведь — самый конец пути. Сдать груз, доложить, и — в Сандуны! Выпариться. Потом в ресторан шикарный! В «Арагви»! И к друзьям! К подругам! А отоспавшись — в театр, в кино. Какой фильм на экраны вышел! Называется «Цирк». Любовь Орлова и Сергей Столяров! Народ кинотеатры штурмом берет. Еще не дошел фильм до окраин, а песня из фильма уже и во Владивостоке, и в Хабаровске, и на Колыме звенит: «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек, я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»
В кино бы. В цирк бы. Да по подругам! Когда много денег в карманах, много и подруг. Только выбирай, какая слаще. А погуляв по Москве — в обратный путь. Две недели без забот и хлопот, сиди в окошко смотри, в карты играй да водочкой закусывай. То-то жизнь!
И вот все сорвалось. Что будет с нами? Что будет со мной? Расстреляет ведь Железный Генрих. Пришьет дело о шпионаже в пользу Гондураса. Может, застрелиться? Эх, страна моя, где так вольно… Эх, цирк! В цирке… В цирке… А ведь в цирке прячут что угодно. Прямо на арене, прямо под пристальными взглядами сотен пар глаз одновременно со всех направлений…
Что означает все это? Просто ворюга взял да и украл?
Тогда ведь ничего особо страшного. Золота на Колыме вон сколько. Следующая группа курьеров уже в пути, а за ней — еще и еще.
Но если это чья-то целенаправленная работа? Чья? Четыре часа горестных размышлений до Москвы. И никакого просвета. И никакой светлой мысли.
Тут и грянуло из всех динамиков: «Граждане пассажиры, наш поезд прибывает в столицу нашей великой Родины и всего мирового пролетариата город Москву!»
Гонец с Колымы решил пока в висок не стрелять. Авось пронесет.
— Здрасьте, Михал Борисыч, как доехали?
— Спасибо, хреново.
— Для поездки в Ярославль сразу две машины готовы.
— Не надо в Ярославль. Везите меня в Коммунарку, на дачу товарища Ягоды.
Я вам рассказал, что не было Змеееда на третьей платформе станции Ярославль-Главный в момент пропажи чемодана. Это я ошибся. Обманулся. Обмишурился. Маху дал. Считаю, настаиваю и всем рекомендую ошибки свои признавать немедленно и решительно. Не упорствуя в глупости. Начинаю с себя, беру свои слова обратно: был Змееед на той платформе в тот самый час. Просто я его не узнал. Он в Арзамас путь искал. Но Арзамас ему был вовсе не нужен. Нужно было угол рубануть. А потом нестись в Москву. И как можно быстрее. На то машина заграничная. «Форд» шестиместный. Водителем сам товарищ Холованов. Змееед с Люськой-Сыроежкой — пассажиры.
Но прежде, чем мчаться в Москву, надо себя в порядок привести, следы участия в хлопотном деле зачистить.
У Холованова заранее место выбрано — по течению Волги, ниже славного города Ярославля. Вырулил Дракон с дороги, в густом ивняке мотор заглушил. Снимай, Змееед, всю грязь с себя. Все тряпки — в чемодан фанерный. И ты, Люська, раздевайся. Жалко парик? Жалко. Роскошь-то какая. Такие в магазине не продаются. И наряд заграничный жалко? Ничего, жизнь дороже. Застукают с этими тряпками — не пожалеют. А в Большом театре все это добро правильные люди в конце года спишут.
Загрузили чемодан, Холованов еще что-то типа куска серого мыла хозяйственного внутрь сунул. Выплыли Змееед с Холовановым далеко на стремнину, за плывущий чемодан держась, как за плотик, и пустили его в дрейф по течению. Места тут дикие. Никого вокруг. Да и недолго тому чемодану плыть. Фукнуло тут что-то в недрах фанерных. Пламя клокочущее из всех щелей вырвалось. Вот и плыви да гори синим огнем.
Вымылся Змееед, Холованов машину внутри чем-то побрызгал, вонь тюремного ватника выветривая. А чемоданчик тот аккуратный тут? Тут он. Его голыми руками не трогать, только в перчатках. Пальчики-то снимем. Для истории увековечим!
А что внутри? Внутри фляги солдатские. Тяжеленные, вроде свинцовой дробью набиты. Золотые песчинки в бутылках возят. Но чтобы случаем бутылки не побились, лучше для этой цели фляги подходят. А в коробке — самородки комочками.
Тут и врезал дождь, Змееедом предсказанный, но все равно внезапный, густой, беспощадный, как артиллерийский обстрел. Капли шрапнелью ударили, ветровое стекло заливая потоками. Но все трое уже в машине. Все уже вымытые и просушенные. Разлил Дракон в три стопочки. Выпили за успех и рванули к Москве.
Гонцу, который принес плохую весть, во все времена принято было голову рубить. Оттого владыке как-то легче становилось. Сам гонец понятия не имел, что за весть везет. Он только гадал, что его ждет: золота горсть, соболья шуба с царского плеча или плаха с застывшими на морозе сосульками крови.
Незваный гонец, который без вызова и приглашения явился на дачу НКВД в Коммунарке, знал, что за весть он привез. Мало того, он не чью-то дурную новость доставил, но сам он — главный виновник. Надежда одна: повинную голову меч не сечет. Виноват, Генрих Григорьевич! Виноват! Виноват, товарищ Генеральный комиссар Государственной безопасности.
А быть может, и не товарищем Железного Генриха величать теперь положено, а гражданином начальником?
Генрих Григорьевич Ягода никогда не кричал на подчиненных. Он знал, что криком делу не поможешь. Он слушал молча, изредка постукивая ногтем указательного пальца по зеркальному орехового дерева прямоугольнику крышки письменного стола, когда-то стоявшего в кабинете Александра Третьего.
Понимает гонец, что дело плохо. Так ведь он всего не знает. Он знает только, что прошляпил чемодан с золотым песком. Если бы только это! Золотого песка на Колыме немерено. Сколько хочешь намоют. Но в прошлый раз пропал курьер. Вырисовывается весьма неприятный узор. В одной группе курьеров пропадает старший с портфелем документов, пропадает бесследно, в следующей группе — пропадает груз. Значит, пропажа чемодана — не случайное воровство, а чья-то мастерская, заранее продуманная и тщательно подготовленная работа. Чья?
Колька Ежов, заморыш, мерзкий карлик, секретаришка в Центральном Комитете, он, что ли? Или свои подсиживают? Дальстрой — часть ГУЛАГа. Начальник Дальстроя Берзин прямым путем снабжает Ягоду золотом, минуя начальника ГУЛАГА комиссара Государственной безопасности 3-го ранга Матвея Бермана. Если Берман пронюхал, то может воспользоваться случаем. Он давно перед Гуталином выслужится грезит.
Или работает кто-то выше рангом? Яшка Агранов! Первый зам Ягоды! Комиссар Государственной безопасности 1-го ранга! Неужели он? А ведь в подчинении Агранова ГУГБ. Это НКВД внутри НКВД. Агранов мог пронюхать. Может, поделиться с ним? Поделиться чем? Колымской добычей? Или планами на будущее? Так ведь Агранов на место Ягоды метит. И давно. С ним поделись, он Гуталину доложит и сам сядет в кресло наркома.
Ясно, что работает кто-то из ближайшего окружения. Не привыкать. Такую свинью Трилиссер в 1930 году подложил! А ведь был заместителем, гад ползучий!
Да, ситуация. Что делать? Что же делать? Первым делом остановить все поставки. Шифровку на Дальстрой: гонцов задержать и вернуть, больше пока не слать, быть готовым к появлению ревизоров. Это первое. А во-вторых, надо рассчитать ход врага, хотя пока и не ясно, кто он.
Итак, кто-то — Ежов, Берман, Агранов, неважно кто, — каким-то образом вычислил схему, после этого украл гонца на Северном вокзале, где-то его спрятал, через него узнал даты прибытия следующих групп курьеров. Первая пропажа в Москве, вторая в Ярославле, третья, если логике следовать, будет где-то еще дальше от Москвы, вплоть до Хабаровска и Владивостока. Первый раз украден человек, второй раз — груз,
