– Обслужить – это не к нам! – так же спокойно ответили с кухни.
– А вам не говорили, что с клиентами нужно быть повежливее? – громко спросил Гринчук в раздаточное окно.
– Юрка? – спросили оттуда и в оконном проеме появилось раскрасневшееся лицо пожилой женщины, – Поесть зашел?
– Поесть, Ивановна. Добрый день.
– Добрый день, Юра. Это кто с тобой?
– Да так, ничего особенного, Нина.
– Здравствуй, Нина, – сказала Ивановна.
Нина промолчала.
– Что давать? Как всегда?
– Заказывает дама, – Гринчук посторонился, освобождая Нине поле деятельности.
– Тогда для Юры, – Нина зло посмотрела на капитана, – тоже, что обычно, но в тройном размере.
Ивановна выглянула из окна, посмотрела на невозмутимого Гринчука и хмыкнула.
– А мне… что у вас, собственно, есть?
– А у нас, собственно, есть пирожки и чай.
– Жареные?
– Печеные.
– Со сливами?
– Сколько?
– Два. И чай.
– Тоже три порции? – достаточно ехидно поинтересовалась Ивановна.
– Одну.
– С лимоном?
– С лимоном.
– Ждите, – Ивановна скрылась.
Нина осталась стоять перед окошком, зло постукивая каблуком об пол.
– Можете подойти к столу, – посоветовал Гринчук, – Ивановна сама принесет.
Ко всем сегодняшним неприятностям, выпавшим на долю Нины, добавилась еще одна – столики в пирожковой были высокими, без стульев. Нина положила сумочку на стол и замерла, демонстративно глядя мимо Гринчука.
– Не нужно зря тратить время, – Гринчук положил перед Ниной на стол лист бумаги.
– Это что?
– Это меню клуба. Вам придется придумать, что именно мы выкушали вместе на две сотни долларов. И очень вас прошу, Ниночка, напрягите свой мозг, или что там у вас еще… И постарайтесь все правильно запомнить.
Приблизительно в это же самое время еще минимум один человек приходил в себя от изумления. И тоже от наглости собеседника.
Василия Васильева называли цыганским бароном. Почетное это звание никакого отношения к оперетте не имело и не подразумевало под собой дворянского происхождения. Но и просто кличкой оно не было.
Люди знающие понимали, что за двумя простыми словами, складывающимися в достаточно нелепое по нынешним временам сочетание, стоит и реальная сила и реальная власть. Слово Василия Васильева было законом для нескольких сотен цыган, обитавших легально или нелегально в городе, а к мнению Василия Васильева иногда прислушивались даже те, кто вообще редко прислушивался к чьему бы то ни было мнению. Даже к мнению собственного рассудка.
Времена, когда цыгане шумною толпой бродили по каким-либо степям, давно прошло, усилия Советской власти по закреплению бродячего племени на одном месте не прошли даром, и большая часть цыганской вольницы действительно осела, и даже местами приняли городские культуру и цивилизацию. Большей частью это вылилось в то, что на смену, или, скорее, в дополнение к классическим гаданию, воровству и танцам-песням, пришел такой прибыльный промысел как изготовление, транспортировка и продажа наркотиков.
Примитивная, родо-племенная, построенная на строгом вертикальном подчинении, на жесткой эксплуатации и на праве сильного, структура цыганского общества оказалась необыкновенно живучей и необычайно конкурентоспособной в условиях нарождающегося капитализма.
Только чужие могли нанести этой структуре сильный удар, но чужих в структуру не допускали. Селились цыгане компактно, предпочтение отдавали частному сектору, а пытаться провести перепись всего племени было также бессмысленно, как вычерпывать воду ситом, бесплатно уговаривать налогового инспектора или выгонять Крыс из Норы.
Именно Крысы и вызвали у цыганского барона в тот день первое чувство удивления. Те из подданных барона, кому довелось работать на границе территории Крыс, с изумлением заметили, что извечные конкуренты на работу не вышли.
Места заработка были вызывающе бесхозными всю первую половину дня. Цыгане насторожились.
