– Никто не приказывал, не было меня на пляже!
– А деньги?
– Не знаю, не знаю.
– А на патруль милицейский тоже не знаешь, кто напал?
– На какой патруль?
– На тот, который я сюда, в больницу потом прислал. И который при тебе перестреляли.
– Не знаю я никакого патруля, – Женя запаниковал, по всему выходило, что Симоненко хочет на него повесить несколько убийств, из них два – сотрудников милиции. Это как минимум два. И не отвертишься. Никак не отвертишься. Не станешь же рассказывать, что на самом деле в это время спустил в пропасть машину с тремя людьми.
– Понимаешь, патруль ты, может быть, на улице и не трогал, только объясни мне, не слишком ли много наручников развелось в городе? Патрульных сковали их собственными наручниками, у тебя в кармане я нахожу наручники, а на руках у двух убитых я, опять-таки, нахожу характерные следы от наручников.
Женя вспомнил, как сам пристегивал пятерых фраеров в пещере. Кто же мог подумать, что все так обернется. Кто мог подумать? Что ответить? Женя был готов соврать при необходимости, но сейчас его обвиняли в том, чего он не делал, но каким-то фантастическим образом выходило так, что он не мог опровергнуть эту ложь. Он всегда был уверен, что труднее всего на допросах утаить правду, а теперь, когда нужно было и вправду доказывать свою невиновность, Женя почувствовал полное бессилие.
– Я не люблю бить, даже такую сволочь как ты мне не хочется бить. Только вот ночь сегодня такая, для тебя неудачная. Тяжелая ночь, – сказал Симоненко и вспомнил слова эксперта – ночь, как смягчающие обстоятельства.
– Права не имеешь, слышишь, не имеешь. Сядешь, падла, я ведь молчать не стану.
– Не станешь, все мне расскажешь. А я отвезу тебя в горы и спущу со скалы. Ты решил после нападения на больницу убежать и сорвался… – Симоненко осекся.
Стоп, побежал через горы и сорвался. Все, как по нотам. Очень просто скрыть следы побоев. Если бы сейчас можно было подняться в хирургию и посмотреть руки того самого несчастного убийцы. Симоненко был почти уверен, что и его руки украшены шрамами от наручников. И еще Симоненко был уверен, что именно этот… У Симоненко напряглись желваки. Именно эта падаль, с залитым кровью лицом, приняла участие в организации.
Симоненко встал, сделал несколько шагов к стене и обратно. У того, что сейчас лежит в палате, помимо оружия были тоже обнаружены доллары, новенькими стольниками. Если бы прямо сейчас сличить номера.
Подполковник снова сел на стул. Женя увидел, как изменилось лицо Симоненко, и попытался отползти.
– Это на вашей же территории сегодня пятерых гастролеров повязали?
– Я…
– Не жуй сопли, ты не мог этого не знать. Сам ведь их и брал, наверняка. Так или нет?
– Нет, – сказал быстро Женя и закричал от боли.
– Нет?
– Я, я их брал, – Женю подстегнула не столько боль, сколько мысль о том, что вот этого скрыть как раз и не удастся. На набережной слишком много было народу. Стуканут.
– Потом в пещеру повез?
– Да.
– А там что с ними делали?
– Грек, с ними Грек разговаривал. Потом приказал отпустить. Это все.
– Это действительно все, – кивнул Симоненко. Больше сдерживать накопившуюся ярость он не мог. Холодный огонь, который он сдерживал в груди целый день, вырвался наружу слепящей вспышкой. Тут, в комнате без окон, провонявшейся химикалиями и разлагающейся плотью, больше не было подполковника милиции. Даже молодой оперативник, проснувшийся, было, несколько часов назад, тоже сгорел в этой вспышке.
Все ошибки и унижения, компромиссы и сделки с самим собой полыхнули разом.
Женя понял это инстинктивно, он попытался ползти на спине, засучил ногами, попытался крикнуть, но из внезапно пересохшего горла вырвался только хрип…
…Симоненко вышел из больницы, закрыв за собой двери морга на ключ. Невероятным усилием воли, даже не воли, а последним проблеском сознания он смог удержаться и не убить Женю.
Женя сказал все. Даже больше, чем ожидал Симоненко. Король нарушил собственные правила. Свидетельница и дочь.
Странно, подумал Симоненко, если бы не ошибка, его собственная ошибка, он не смог бы всего узнать так быстро. Злость выплеснулась и осталась пустота.
Теперь у него всегда будет соблазн, подумал Симоненко. Ему и раньше доводилось время от времени выбивать показания, но этой ночью он не допрашивал, он пытал. И ему было неприятно ощущение вседозволенности, которое охватило там, среди покойников. Засасывающее, пакостное искушение.
Симоненко не стал разговаривать ни с кем из сотрудников. Он просто забрал ключ от паталого- анатомического отделения у дежурного, строго-настрого приказал никому к двери не подходить. Что дальше будет с Женей – Симоненко пока не решил. Успеет.
