настали! Ну ничего, всем нам воздастся по делам нашим.
Старик даже улыбнулся безгубым ртом. Будто черепаха.
– Очень рад, что вы прибыли вовремя, несмотря ни на что. Такая точность в наше время... Мы ведь только вас и ждали. Только вас.
– Я тут.
– Я вижу, я вижу! – радостно вскричал Перст и развернул лежавший на столе пергамент. – Вот, смотрите. Сюда смотрите.
Сухим пальцем с распухшими суставами Перст ткнул в пергамент, в нарисованный план.
– Вот здесь сейчас находимся мы. А вот здесь... Ловчий смотрел на собеседника и пытался понять – что, вот этот, вот именно этот мерзавец стоит за всем происходящим? Может быть, взять его сейчас за кадыкастое горло и медленно, капля за каплей, выдавить из него правду...
– К этому замку наше войско подойдет через неделю. Все, кстати, уверены, что именно замок этот является нашей конечной целью... – Перст вдруг оборвал свою речь и внимательно посмотрел на Ловчего. – А ведь ты сейчас прикидываешь, как мне голову свернуть...
Ловчий улыбнулся вежливо.
– Нет, правда, – старик похлопал ладонью по столу. – Ты сейчас сидишь и думаешь – зачем меня вызвали к этому старому уроду. Вот подвесить бы сейчас его над костром и послушать, что запоет...
– Просто взять тебя за твое поганое горло, – сказал Ловчий. – Ты – дрянь трусливая – тебя жечь не нужно. Ты ради того, чтобы остаться в живых...
Старик скрестил руки на груди, лицо стало серьезным.
И что-то было в его взгляде, что заставило Ловчего замолчать.
– Ну, во-первых, ты ничего мне не можешь сделать – вы давали клятву не причинять вреда тем, кто следит за Договором со стороны людей. Так что можешь разве что помечтать. Во-вторых, я тебя тоже не люблю. И знаешь за что?
Ловчий хотел сказать, что нет, не хочет он этого знать, что может престарелый засранец засунуть себе свое знание... Но Ловчий промолчал. Он видел, что старик говорит правду. И что старик хочет сказать правду.
– Ты бессмертный. Я не знаю – кто ты, бог, человек, но я знаю, что ты – бессмертный. И твой приятель – тоже. Я не знаю других бессмертных, но я видел, как бездарно вы тратите свое бессмертие...
– Его нельзя тратить, – сказал Ловчий, чуть не добавив «к сожалению».
– Не цепляйся к словам, – махнул рукой старик. – Ты понимаешь, что я говорю. Пользуетесь своим бессмертием глупо и бесталанно. Хоть раз вы что-то сделали не ради своей идиотской мечты, а для других? Для людей, для нас, слабых и смертных? Не вы остановили мавров в этих местах, а мы, простые смертные. Не вы останавливали человеческие жертвоприношения, а мы, христиане. А что делали вы? Просто ждали?
Старик встал, держась за спину, оперся руками о крышку стола и наклонился к Ловчему.
– Да, твой приятель искал бога, а ты искал дьявола. Как это важно! Для кого? Для нас? Для жителей Западной империи, которых на ваших глазах резали варвары, не знающие истинного Бога? – Старик закашлялся.
Ловчий подождал, пока тот снова сможет дышать и говорить. Ничего нового он не скажет. Все это и сам Ловчий недавно говорил Хозяину, который и сам, наверное, не один век думает об этом.
– Я ведь поначалу, по молодости, тоже решил искать путь к Богу. Мы когда с тобой впервые встретились, я ведь решил, что тем, кто борется с Нечистым, может выпасть бессмертие. Вон, как тебе. Ты, наверное, не помнишь, как вступился за проезжих возле Старого моста. Сколько с тех пор прошло... лет пятьдесят. Ты ловко разметал нападавших, и только одна-единственная стрела попала тебе в плечо. Ты вырвал стрелу, и рана тут же затянулась. Помнишь?
Ловчий покачал головой.
– А я помню. И помню, как мне тогда показалось, что можно что-то изменить в этой жизни и в этом мире. Можно, раз ты на нашей стороне. И я старался... Человеку не дано создавать жизнь, но уничтожать ее у нас получается неплохо. Я не могу породить добро, но я мог убивать зло. И я делал все, что мог.
– Убивал, – сказал Ловчий.
– Конечно! А что же еще мне осталось? Ты ведь тоже – убивал. Хотя, да, ты – совсем другое дело! Совсем другое дело. Ты бессмертный, у тебя на это есть право. Право на убийство ради какой-то там высокой цели. А у меня тоже была очень высокая цель. Я удерживал этих скотов в стаде. Я не был пастырем, я был собакой, держащей овец в стаде. И я мог рвать глотки тем, кто пытался увести наших овечек, и овечкам, уходящим из стада я тоже рвал глотки. Если Господь не следит за своим стадом – должен же кто-то это делать? – старик снова закашлялся, держась за грудь.
– Да ты сядь, Палец, – посоветовал Ловчий, – не мальчишка поди.
– Вот, – старик потряс указательным пальцем перед лицом Ловчего и сел на свое место. – Вот так всегда. Меня называли Перст Божий, а ты...
– А я называл тебя Пальцем в заднице, – усмехнулся Ловчий. – И не вижу причин менять эту свою привычку. А ты не психуй так, вон – лицо побелело. Помрешь еще ненароком.
– А мне все равно помирать, – старик взял со стола кувшин, налил себе в чашу вина, выпил, – Мне – все равно помирать.
– Ладно, – Ловчий щелкнул пальцами, – ты мне рассказал о потаенных своих мечтах...
– Не рассказал. Я только начал. Только-только. Но ты все равно не поймешь, – старик вздохнул, переводя дыхание.
