– Я прошу, – тихо сказал Хозяин.
– Интересная выдалась ночка, – Громовержец подошел к шкафу и достал кувшин с вином. – Я о такой даже и не мечтал. Как бы я хотел повидать этого умника. Этого человечка, поимевшего тебя, премудрый Хозяин. И тебя, шустрый Ловчий!
Громовержец залпом осушил кувшин.
– Какой молодец! Такие раньше становились аватарами... Младшими богами, как они себя называли. И, оказывается, вовсе не нужно быть богом, чтобы устроить небольшой конец света.
– Я прошу, – прошептал Хозяин.
– На колени станешь? – со смехом спросил Громовержец.
И Хозяин опустился на колени.
Такая это была ночь. Хозяин опустился на колени перед Громовержцем, размалеванным ритуальными рисунками дикого заокеанского племени. Это было так странно... Так страшно, что Громовержец замер.
А в горах, в нескольких днях пути от замка, в монастыре, который был раньше крепостью, на колени упал звонарь. Хозяин – перед Громовержцем, а звонарь – перед аббатом.
Я прошу, сказал Хозяин. Я прошу, сказал звонарь.
– Я прошу! – закричал звонарь, и все, кто был в это время во дворе монастыря, замерли.
Они даже не думали, представить себе не могли, что звонарь может так кричать. Что кто-нибудь вообще может так кричать. Им даже показалось, что колокол от этого крика на башне завибрировал, порождая зудящую боль, пеной оседающую на монастырь.
– Пощади! – выкрикнул звонарь. – Я больше не могу это выносить.
– Солнышко, – тихо позвала Тень. – Давай уйдем. Звонарь рванул на себе рясу.
– Им легко! – крикнул звонарь, тыча пальцем вокруг себя. – Им всем – легко.
Звонарь был оборотнем, как и Солнышко, как и многие из обитателей монастыря. Но Солнышко не задумывалась, что звонарю тяжелее, чем остальным. Ей всегда казалось, что самое страшное в колокольном звоне – его внезапность. И только сейчас ей в голову вдруг пришло, каково это – знать, что вот сейчас, через мгновение...
Колокол. Отлитая из металла боль. Орудие, причиняющее боль. Заставляющее страдать. Говорят, в колоколах есть серебро, и поэтому звук колокола несет в себе весь этот ужас... Хотя... Ведьмы не боятся серебра, но звук колокола все равно обрушивается на них потоком боли. Тень говорила.
Говорила, как страшно, когда колокольный звон внезапно настигает ее, сдирает кожу и обжигает все внутри. Но и она не представляла себе, что должен испытывать оборотень, который знает, что вот сейчас, что сейчас он сам должен подняться по ступеням башни... Сам протянуть руки к веревке, пропитанной колокольной болью, взяться за нее, зная, что... Потянуть веревку...
– Я не могу... – простонал звонарь. – Я больше не могу...
Он был одним из самых старых в монастыре. И был здесь с самого начала. Брат Корень говорил, что звонарь, брат Волк, пришел в эти стены вместе с аббатом, что это он и еще четыре брата обивали ворота серебром, крича от боли и задыхаясь от его испарений.
И вот сейчас брат Волк стоял на коленях перед аббатом и молил... О чем?
– Ты говорил, что все возможно, – сказал брат Волк. – Ты говорил, что можешь вернуть... Что...
И аббат опустился на колени перед коленопреклоненным монахом. Обнял его за плечи.
– Я ничего не могу сделать, – прошептал аббат, и все услышали его. – Я не мог обещать тебе этого. Я говорил, что мы можем просить... Можем попытаться. И это все, что я могу...
Брат Волк встал с колен и, не оборачиваясь, пошел к воротам. Все монахи замерли. Словно мороз... Словно все они оглянулись на проклятый город и превратились в соль. Словно...
Аббат тихо молился, и у тех, кто стоял к нему ближе остальных и слышал его слова, судорогой сжало сердца. Они понимали смысл молитвы, понимали, о чем она, но ничего не могли поделать с собой, со своей мукой. Оставалось только молча терпеть.
Брат Волк шел к воротам.
– Я думал... – сказал аббат.
– Ты думал? – Волк резко обернулся. – Думал? Что ты думал? О чем? Мы страдаем... Каждый из нас... За что? За то, что кто-то, уж не сам ли Бог, нас сделал такими? В чем наша вина? Я стал оборотнем... Я что – хотел этого? Кто из нас этого хотел? Кто?
Волк выкрикнул это слово, и мороз превратил его в комок тумана. Монахи молчали. Оборотни, ведьмы, колдуны и упыри – они молчали, глядя, как вопрос медленно, словно в изнеможении, опускается на каменные плиты.
– Не спрашивал тот волк, настигший меня на дороге, хочу я стать таким же, как он. Просто рванул зубами за руку. Я поначалу даже боли толком не почувствовал. А потом...
– Ты мог умереть, – тихо сказал аббат.
– Что? – переспросил брат Волк. – Пойти к людям и поставить свою шкуру под осину или холодное железо?
– Нет, – покачал головой аббат, не глядя на Волка. – Когда яд еще только проник в твою кровь...
