— Леон! — крикнул Нильс.
Полицейские ворвались в комнату — во главе, как всегда, мчался Леон. Все они набросились на Петера, хотя тот не оказывал никакого сопротивления. Было слышно, как бригада «скорой помощи» с шумом бежит вверх по лестнице.
— Она жива! — Нильс поспешил выйти из комнаты, и кто-то тут же набросил ему на плечи одеяло, которое держали наготове. В дверях Нильс задержался и обернулся. Петер плакал. Он был не в себе. Нильс знал, что плач — это хорошо, там, где есть плач, есть надежда. Врачи положили девочку на носилки и понесли прочь из квартиры.
Нильс спрятался в кухне, закутавшись в толстое одеяло, вонявшее полицейской собакой, и предоставил остальным делать свою работу. На ужин у семьи Петера в этот вечер были котлеты с порошковым соусом «бернез».
За окном по-прежнему шел дождь. Или это первый в этом году снег? Стекло запотело, так что разобрать было невозможно.
— Бентцон.
Леон шагнул в кухню и подошел совсем близко к нему.
— Я очень хочу тебя кое о чем спросить.
Нильс выжидательно молчал. У Леона плохо пахло изо рта.
— О чем ты вообще думаешь, черт бы тебя побрал?
— Ты уверен, что ты хочешь это знать?
— Уверен.
Нильс сделал глубокий вдох. Леон употребил образовавшуюся паузу на то, чтобы вывалять в «бернезе» одинокую оставшуюся от ужина котлету и сунуть ее в рот.
— Я думаю об одной истории, которую услышал по радио. Об Аврааме и Исааке.
— Я боялся, что ты что-то в этом духе и ответишь.
— Ты сам спросил.
Леон продолжал жевать.
— Ну, Авраам и Исаак, и что дальше? Я не очень-то во всем этом разбираюсь.
— По радио как-то выступал священник, который был против использования этой истории в проповедях. Ты помнишь вообще, о чем речь? Бог говорит Аврааму, чтобы тот принес в жертву своего сына и тем самым доказал свою веру.
— Ну, похоже, что священник прав, идиотская история. Запретить все это дерьмо.
— Разве это не то же самое, что мы делаем? Посылаем молодых ребят на войну в пустыне у черта на рогах и просим их жертвовать собой из веры.
Леон изучающе смотрел на Нильса в течение нескольких секунд. Полуулыбка, театральное покачивание головой — и вот он уже исчез за дверью.
7
Моя месть станет избавлением.
Эта мысль занимала все сознание Абдула Хади, пока он презрительно смотрел на сотрудника службы безопасности аэропорта. Если мне действительно понадобится захватить самолет, ваша идиотская проверка меня не остановит.
Но нет, не все так просто. Он не собирался захватывать самолет и врезаться на нем в здание штаб- квартиры Евросоюза. Во внеочередных выпусках новостей не появятся кадры, на которых родственники рыдают и кричат от ужаса над обнародованными авиакомпанией списками пассажиров. Нет, его месть будет другой, это будет справедливая месть.
Сотрудник службы безопасности смотрел на него раздраженно. Абдул Хади, конечно, сразу прекрасно понял его просьбу, но считал, что становится сильнее с каждым разом, когда сотрудник повторяет свои чрезмерные требования.
—
Абдул Хади взглянул на европейцев, которые как раз проходили мимо офицера безопасности, не снимая обуви. Он покачал головой и прошел в обратном направлении сквозь эту странную отдельно стоящую дверную раму, которая звенит, если у тебя в карманах завалялась мелочь. Снял башмаки, уверенно и спокойно, и положил их в пластиковую коробку. Может быть, они думают, что я прячу нож в ботинке, как Мухаммед Атта, подумал он, проходя обратно. Другой сотрудник службы безопасности подозвал его к себе. На этот раз дело было в его ручной клади, которая должна досматриваться внимательнее, чем обычно. С большей подозрительностью. Абдул Хади озирался вокруг, пока они рылись в его туалетных принадлежностях. Тинтин и шоколад с начинкой. Он мало что знал о Бельгии, но теперь вот оказалось, что страна знаменита главным образом этими двумя вещами. Ну и еще он вспомнил о двух бельгийках средних лет, которых пару лет назад убили в пустыне Вади Доан. Несколько воинов Аллаха напали на конвой с европейцами, две женщины были убиты. Абдул Хади покачал головой. Сам он ни за что не поехал бы через пустыню Вади Доан без охраны.
Над магазином беспошлинной торговли висела карта мира. Он разглядывал ее, пока они осматривали боковые карманы его сумки и вытаскивали батарейки из бритвы, и думал о том, что террор изменил мировую географию. Нью-Йорк стал столицей. Бомбей существенно повысил свою значимость, за ним подтянулся Мадрид, а там и Лондон, благодаря своему метро. Шарм-эль-Шейх, Тель-Авив и Иерусалим. Его люди достали широкую кисть и взялись закрашивать мир красным, готовя новую карту мира, в котором человек, услышав «Мадрид», подумает не о кастаньетах, а услышав «Нью-Йорк» — не о статуе Свободы. Он в первую очередь ощутит страх.
К двум сотрудникам службы безопасности, склонившимся над его сумкой, присоединился третий. Какой-то начальник, может быть? Он спросил по-английски, не поднимая взгляд от его вещей:
— Вы сами собирали сумку, сэр?
— Да, конечно. Это моя сумка.
— Куда вы летите?
— В Стокгольм.
— Вы там работаете?
— Нет. Навещаю родственников. У меня есть виза. Что-то не в порядке?
— Откуда вы, сэр?
— Из Йемена. Что-то не в порядке?
Собеседник вернул ему сумку без всяких намеков на извинения.
Абдул Хади остановился в центре зала вылета, среди магазинов, рекламы новых фильмов и рекламы образа жизни; он чувствовал презрение к этому странному западному подходу к безопасности. Это же чистая показуха. Как и мечта о том, что все принимаемые ими меры как-то помогут. Теперь все пассажиры уверены в том, что все хорошо, они в безопасности. Ничего подобного, так и знайте! Абдул Хади, конечно, не стал тащить свое оружие в аэропорт, зачем усложнять себе жизнь? Все готово и ждет его в месте назначения. Он знает, куда ему идти. Он знает, кто должен умереть и как он, Абдул, это сделает.
Он взглянул на экран, показывавший время отправления. Отложен так отложен, ничего страшного, у него есть время. Все спланировано так, что в Стокгольме он приземлится заблаговременно. Его должны встретить, отвезти на вокзал и помочь найти нужный поезд до Копенгагена.
Он обвел взглядом окружающих пассажиров и снова подумал: нет, вы не в безопасности. Его грела
