Руки у Липской затряслись. Она чуть не выронила телефон. Что-то закричала, замахала руками. Когда к ней бросилась повариха, а затем и горничная, стала отбиваться, выкрикивая что-то нечленораздельно.
Ее скрутили уже охранники, которых в доме за последний час стало значительно больше.
Наталью с трудом уложили в постель, дали каких-то противных лекарств. Истерика прошла, но все тело Липской продолжал бить озноб.
«Поняла?» – повторял голос.
Поняла? Поняла? И даже когда уши были зажаты подушками, голос все равно звучал.
Когда приехал вызванный охраной Липский, Наталья бросилась к нему, прижалась, обхватив за шею, и зашептала, словно в забытьи:
– Отдай им деньги, Олежек. Отдай. Они ни перед чем не остановятся. Они убьют меня. Или наших детей. Они сказали. Они могут. Пожалуйста.
Потом Наталья успокоилась немного и заснула.
Деньги привезли к полуночи. Все два миллиона. Полностью.
Липский сидел в кресле, рассматривая деньги, лежащие на столе перед ним.
Зазвонил телефон.
– Липский.
– Что ж ты, козел, делаешь? – спросил знакомый уже голос. – Я ж тебе сказал, что ни каких ментов. А ты?
– Я ни к кому не обращался… Честное слово…
– Не звезди. Это ты будешь своему менту, Гринчуку, лапшу вешать. Твой пацан уже наполовину подох.
– Но я…
– Ты, козел. Я мог бы уже твоему пацану пальчик отстричь, но я добрый. Я тебя накажу по-другому. Не два лимона теперь с тебя, а четыре. Понял? Четыре!
Липский дрожащей рукой взял со стола карандаш и написал на листке четверку. Приписал шесть нолей.
– Я не успею собрать до завтра все эти деньги. Просто не успею. И я, правда, ничего не говорил милиции. Это, наверное, произошло без меня. Я…
– Не ори. Хрен с ним, с ментом. Послезавтра подготовь четыре лимона. Я вечером позвоню.
– Я постараюсь, – тихо-тихо прошептал Липский.
– Ты уж постарайся, – сказал Володя и выключил мобильник.
Клиент уже созрел. И отдаст все, лишь бы его сынка отпустили живым. Теперь нужно было только подтолкнуть его к правильным действиям. Так следовало из плана операции.
Это значило, что завтра нужно будет провернуть еще одно дельце.
Володя выбросил мобильник в урну. Махнул рукой, останавливая такси. Попросил нетрезвым голосом отвезти к Лесопарку, и до самого Лесопарка молчал, подняв воротник и привалившись к двери. Сунул купюру и, не дожидаясь сдачи, вышел на улицу. Прошел по улице, внимательно следя за окружением.
Подошел к таксофону. Набрал номер.
– Слышь, корешь, – сказал Володя, когда на том конце ответили. – Я тебе вчера звонил. Ага. Все остается в силе. В доме напротив твоего, в третьем подъезде, за радиаторами, лежит пакет. Там ствол, аванс, инструкции и фотографии. Смотри, не спутай. Я шутить не буду. Все понял? Завтра.
Володя повесил трубку.
Все будет, как нужно. Все будет путем.
Глава 5
При достаточной тренировке казаться невозмутимым в любой ситуации – легко. А доводить окружающих до исступления – еще легче. Тренировки в этой области у Гринчука было более чем достаточно, посему и невозмутимость он проявил и ярости в окружающих вызвал в достаточном количестве.
Но казаться невозмутимым и быть им – разница была существенной. Гринчук с трудом дождался окончания тягостного разговора с Владимиром Родионычем, Полковником и Шмелем. Разговор этот практически ничего не дал, за исключением того, что Шмель, в общем, согласился с предположениями Гринчука. При этом, правда, он все-таки настоял, чтобы Гринчук и его помощники от этого дела держались в стороне, выполняя, разве что, распоряжения Шмеля.
В прессу и на телевидение было решено информацию о похищении не передавать. На всякий случай, убийство на трассе даже не попало в оперативные сводки. Гринчук при обсуждении этого выразительно пожал плечами, но вслух возражать не стал. Он даже безропотно согласился в дело не лезть и обо всем информировать Шмеля.
Взгляд Полковника при этом выразил очень сильное сомнение, но никто больше на это внимания не обратил.
– Тогда я пойду, – предложил Гринчук, когда разговор перешел на технические аспекты грядущей операции. – Я сегодня катастрофически не выспался. Если что понадобиться – за пивом сбегать, или стаканы помыть – звоните мне на трубу.
В дверях кабинета Гринчук остановился, щелкнул каблуками и коротко кивнул:
