– Плохо? Представь себе, что тело твое уже подохло, а мозги еще живут. У меня живот разворочен. Мне холодно. Очень холодно.
– Зачем вы приехали?
– За сержантом. Петрович позвонил…
– Все-таки был телефон…
– Сам Краб поехал за тобой в погоню, а нас послал сюда.
– Хорошо. – Гаврилин почувствовал, как начинает проваливаться в топкую темноту, прикусил губу. Стало больно и горячо. И вкус крови во рту. Темнота отступила.
– Кто-нибудь караулит выезд отсюда на трассу?
– Нет. Человек Краба есть на ментовском блок-посту возле самого города. Все?
– Почти. Почти, – Гаврилин задумался, – афганец ваш что делает?
– Кто?
– Афганец, Клоун.
– Клоун? Какой он на хрен афганец? Не был он никогда афганцем. В зоне срок он мотал, понял? Афганец…
– Срок мотал, в зоне… – Гаврилин посмотрел на небо. Звезд видно не было. Снова небо затянуло тучами.
– Мне пора, – сказал Гаврилин.
– Давай, – очень тихо сказал Кирилл.
– Машина ваша где?
– Сразу за забором, ключ в замке. Не тяни…
– Ладно, – Гаврилин поднял пистолет, навел его в лицо Кирилла, – ладно.
– Вот ведь обидно, – сказал вдруг Кирилл, – к семье своей так и не заехал…
– Обидно, – согласился Гаврилин, – обидно.
Выстрел. Пуля попала в лоб, тело даже не вздрогнуло. Просто на белом появилось черное отверстие.
– Обидно, – пробормотал Гаврилин, отталкиваясь от стены.
– Обидно, – прошептал Гаврилин делая шаг к калитке.
Обидно, обидно, обидно, обидно, обидно…
Оперся рукой о забор. Постоял, переводя дыхание. Холодно.
Холодно и обидно. Гаврилин толкнул калитку. Закрыто. Нашарил левой рукой засов. Потянул. Влажная кожа прилипла к вымороженному металлу.
Обидно. Гаврилин не торопясь оторвал пальцы от засова, оставляя кусочки кожи. Больно. Холодно.
Холодно и больно.
Гаврилин толкнул калитку. Она легко открылась.
Машина. Действительно, всего в нескольких метрах. Гаврилин снова посмотрел на лежащего под самыми ногами Нолика. Ему вдруг показалось, что тот шевельнулся.
Показалось. Но Гаврилин осторожно прицелился и выстрелил в Нолику в голову. Холодно.
Покрутил пистолет в руке. Выбросить? Нет, нельзя, нужно вернуть его сержанту Милякову. Обещал…
Если его не нагнал Краб. Тогда можно никого не ждать.
А он и не ждет никого. Он сам выберется. Сам. И он сдержит свои обещания. Сдержит. И свои, и обещания музыканта. Краб. Краб.
И Григорий Николаевич.
Теперь все будет легче. Просто сесть в машину. Просто завести мотор и доехать до города.
Гаврилин обошел машину. Его качало. Ничего. Теперь только сеть в машину. Только сесть в машину…
Темнота внезапно облепила лицо, клейкой массой забила легкие. Гаврилин схватился за ручку на дверце.
Земля испуганно прыгнула из-под ног. Пальцы скользнули по металлу, не удержали тело.
Обидно, подумал Гаврилин, и все померкло вокруг него.
Пустота
Пальцы впились в ледяную стену. Он висел над пропастью. Сквозь ледяную корку просвечивалась поверхность скалы, изрезанная морщинами, будто лицо старухи.
Морщинистая серая кожа, залитая прозрачной слюдой. Скользкой, смертельно холодной слюдой.
