же произошло здесь с Мастером, что-то такое, что он так изменился! Что он решил убить Атамана, почти сына своего, и попытаться помешать мне, подполковнику милиции, во всем разобраться…
– А если я их убью? – спросил Мастер.
Лена вскрикнула и прижала к себе детей. Плакал Денис, заплакала Марина.
– А ты их не тронешь! Я вообще не понимаю, как ты, старый вор, решился на такое? Совсем потерял совесть… Понятия забыл?
– Про понятия и совесть ты у Олега спроси…
– Я уже спросил. И даже нашел того, к кому тебя возили. Нашел видео-архив, в котором ты очень неплохо смотришься… – Гринчук замолчал, вслушиваясь в то, что происходило на той стороне, в доме Олега.
Мастер словно закашлялся. Если он сорвется, то сейчас, понимал Гринчук, но выхода не было. Спасти может только темп.
– Кассетку я у себя оставил…
– Врешь…
– Зачем мне врать? – Гринчук зажмурился, как перед прыжком в пропасть.
Не ошибиться… Если он ошибется – все. Ничего уже сделать будет нельзя.
– Помнишь такую странную комнату, красную с черным… Тебя туда притащили? Да? Зеркало помнишь, во всю стену? И вот за этим зеркалом была видеокамера. Тебе случайно не понравилось? Кстати, можешь считать, что тебя приняли в орден Черного Тамплиера… Общественная организация «Черный замок». Обряд болезненный, но древний…
Мастер зарычал.
– Ты не рычи – кукарекни, чтобы на правду похоже было. Кто бы подумал, что петухи так беспредельничать начнут… Раньше ведь как было – опустили беднягу – сиди за загородкой, приходи по вызову, подмывшись… А покойный Атаман удивлялся, как тебя загипнотизировали, как вышло, что вернулся вместо тебя совсем другой человек? Ошибался Атаман, не человек приехал, петух. Ты трубку не убирай, не нужно… Как ты перепугался после возвращения! Ты же знаешь законы… С петухом за одним столом сесть… Руку ему подать… Если петух не объявит себя, попав в общество нормальных людей, то его, когда все выяснится, кончают сразу же. На месте.
– Заткнись, – простонал Мастер, но трубку не бросил, не мог, слушал, как загипнотизированный. – Я…
– Ты петух, и не смей меня перебивать. Ты знаешь, что петуху можно, а чего нельзя. По-хорошему, мне даже разговаривать с тобой не полагается… Мне стоит только звякнуть… нет, не в город к нам, а Абреку. Он сюда приехал со мной разговаривать, чтобы я общак вернул… Мне, возможно, не поверят твои коллеги, но ему… Особенно, если после просмотра кассеты…
– Нет! – закричал, завизжал Мастер. – Не-ет!
По лицу текли слезы, руки тряслись так, что Мастер чуть не выронил телефонную трубку.
– Я даю тебе шанс, – сказал Гринчук. – Я даю тебе слово, что никому… Слышишь, никому ничего не скажу. У тебя есть, где спрятаться – прячься. Тебя не найдут, но помнить будут не как петуха, а как Мастера… По вашим деньгам я сам все решу. Скажу даже, что взял их. Объясню, зачем… Это мои проблемы. Тебя даже искать перестанут. И только мы с тобой будем знать, что с тобой произошло в Приморске… Ничего ты в жизни толком не сделал… Память разве что о себе оставить хотел нормальную… У тебя есть такой шанс. Решай.
Гринчук слышал, как Мастер что-то бормочет, будто пытается что-то сказать, но не может. Не может совладать со своими губами. Плакали дети.
Гринчук оглянулся на Олега, тот продолжал раскачиваться и причитать… «Нет!» – закричала женщина в телефоне.
– Мастер! – крикнул Гринчук.
И грохнул выстрел
Все вокруг замерло. Ветер застыл, волны внизу, под скалой, луна качнулась, готовясь рухнуть в море.
В телефоне шум, крики… Был всего один выстрел. Один.
– Олег? – спросил женский голос в трубку. – Олежек!
Гринчук сунул Большому Олегу его мобильник и отошел к заграждению.
Колотилось сердце, подобравшись к самому горлу. Дышать было трудно, невозможно. Гринчук сел прямо на камни под ногами. Пистолет был еще в руке, Гринчук размахнулся и швырнул оружие вниз, в море.
Он чуть не убил сейчас трех ни в чем не повинных людей. Чуть не убил. Женщину и двух детей. Они могли умереть только потому, что Гринчук затеял игру с Мастером… Если бы Гринчук чуть ошибся, не просчитал до конца.
Все-таки что-то человеческое осталось в старом воре. В опущенном воре осталась гордость… то, что он гордостью называл. Остаться в памяти других – человеком. Стряхнуть страх, который целый год давил, заставлял быть шестеркой.
Гринчук посмотрел на свои руки – пальцы дрожали. Скала, на которой Гринчук сидел, медленно вращалась, кружилась голова.
Судорогой свело все тело, согнуло… Гринчука вырвало. Еще раз, до желчи.
Гринчук поднялся на ноги, сплюнул. Кто-то сунул ему платок в руку, Гринчук вытер рот. Снова сплюнул, хотелось избавиться от мерзкого вкуса во рту, но не получалось.
