могли — даже тем, кто был при валюте, не говоря уж о прочих смертных.
Глава 17
На столе Валентины Бирюковой лежали две телеграммы, с которыми уже третьи сутки бились лучшие шифровальщики КГБ. Два каскада шифровки разобрали довольно быстро. Однако в этом случае радиосвязь полковника Зуброва и генерал-полковника Гусева выглядела более чем странно.
Зубров везет в Москву этот клятый таинственный груз. По приказу Гусева. И поначалу, как и положено этим воякам, готов доставить ценой жизни — и своей, и чьей угодно еще. Что же вызвало сейчас столь сильное его неудовольствие? И за что извиняется генерал? Или это все же камуфляж, и тогда в третьем каскаде шифровки — военный заговор с целью свержения государственного строя? Ну же, Валя, шпорь свою интуицию! Но интуиция сегодня, как назло, молчала. Вместо того болела поясница, как всегда в такие дни.
В дверь постучали, и в кабинет вошел шифровальщик.
— Докладывай.
— Товарищ полковник. Третьего каскада шифровки не обнаружено. Текст радиограммы окончательный.
— Идите.
Раз нет достаточной информации для окончательных выводов, то дело надо отложить. Вместо этого она в который раз достала из сейфа кассету с записью, где Вилли, перепуганный, кололся, а Лань допрашивала. Вставила в видеомагнитофон. Снова ожил экран, снова задергался Вилли, снова презрительная улыбка Лани промелькнула… Как все же теряет свое достоинство мужчина, если на нем нет штанов! Женщина, как знала Валя по богатому опыту работы, — наоборот, распрямляется. Ей, мол, уже нечего терять, она смотрит гордо, может и в рожу плюнуть. А мужчину — нет лучше способа сломать. Вилли явно не врал на этом допросе. Мыло там в контейнере, мыло!
Стоп. Мозаика сложилась.
Никакого секретного груза нет. Есть только мыло. Да еще наша привычка всегда ожидать от американцев чего-нибудь такого опасного. Значит, так: Зубров уже в дороге каким-то образом узнал, что именно ему поручено доставить в Москву. За такое спецзадание кто угодно озвереет. Он шлет матом генерала, тот к тому времени и сам выяснил, что к чему. Натурально, материть Политбюро он не решается, а перед полковником извиняется. И есть за что, и как бы непочтение к властям косвенно поддерживает. Все, оказывается, совсем просто!
Но господи, что же ей теперь делать? Доложить Мудракову немедленно, какого он дурака свалял? А с чьей подачи — естественный вопрос? Ведь это на основании ее доклада Мудраков заварил всю эту кашу! Он теперь ей не только ее ошибок не простит, но — тем более — своих!
Не доложить? Что тогда будет, батюшки мои? Соберется Политбюро, обнаружит в контейнере мыло… Плевать на Мудракова, он и сам не снесет головы. Стоп, Валя, а в том ли дело, что мыло обнаружится? Оно все равно сыграло свою роль — и именно в качестве секретного оружия. Пока они с Мудраковым вели подкоп под Алихана — все Политбюро успело перепугаться. Алихан рвался к власти? Так и все к ней рвутся и боятся, что груз попадет в руки КГБ, и потому…
И потому будет государственный переворот. Да, да, у них нет другого выхода. Рано или поздно они бы пришли к решению ликвидировать КГБ, свалить все на него и в очередной раз посулить стране новую жизнь. Вот такое время и приспело, дольше им ждать нельзя. Они этот переворот организуют еще до того, как вскроют контейнер. Да ведь и президент за рубежом… Тут и интуиции не нужно! Сказать Мудракову? Так ведь выслушает ли ее, виноватую? И можно ли еще успеть?
Валю прошибло потом. Она сложила документы в сейф, накинула кожаную куртку. Отпустила секретаря: сколько можно парня держать без сна? Рабочий день уже окончен, в конце концов! Она имеет право подумать… Машина подвезла ее к старому Арбату. Тут она и машину отпустила. Ей хотелось побыть одной.
С детства у нее не было советчиков в трудных ситуациях. И друзей никого не было. Все в своей жизни она решала одна, ни с кем не обсуждая. Но эти знакомые с юности старые закоулки любила. Самые лучшие мысли ей приходили здесь. Просто шла по улице, сворачивая, где вздумается.
Вот маленький парк: удивительно, что его еще не снесли! Сколько лет она здесь не была? Тут было ее первое свидание. Как она, дурочка, тогда волновалась! Как мечтала вместо задрипанного пальтишка, со старшей сестры перешитого, появиться в настоящей кожаной куртке — как комсомолка тех легендарных двадцатых! А вот и лавочка та самая. Все перестроили, а она еще стоит. С теми же завитушками, какие тогда были в моде. Парнишка, что тогда ее целовал, наверное, женат давно, детей нарожал… А она, Валя…
Тут у нее что-то взорвалось в затылке, а потом стало темно.
— Снимай с нее куртку скорей! Да не порви, олух!
— Гля, Петька, у ней пушка настоящая! Видать, из начальства сучка! Может, добьем?
— Сама сдохнет. Рвать надо когти скорей. Может, у нее подстава. Шузы еще с нее сдерни, и валим.
Двери открылись, и в кабинет вошел широкоплечий молодой человек в светло-сером костюме.
— Товарищ генерал, майор Авилов по вашему приказанию прибыл.
— Присаживайся, майор, — сказал Мудраков, не вставая из-за стола. — Ты, майор, раньше занимался эвакуацией из-за границы проштрафившихся дипломатов?
— Так точно, товарищ генерал.
— Спецподготовку в институте токсикологии проходил?
— Так точно.
— А потом в оперативный отдел тебя перевели. Как, работой доволен?
— Так точно, товарищ генерал.
— Да что ты все заладил: так точно да так точно! А я вот тебе новую работу предложить хочу. Благо очному знакомству с тобой предшествовало заочное. Персональный референт мне нужен, Коля. Должность эта полковничья. Отчитываться только передо мной. А с предыдущим референтом Валей Бирюковой несчастье случилось. Бандиты на улице напали — что самое нелепое, и вправду случайно. На одежду позарились. Ну, дали по голове. Она теперь в клинике Склифосовского. Врачи, конечно, обнадеживают. Однако состояние тяжелое: бредит. А ты сам понимаешь, для нашего сотрудника бред — действительно состояние опасное. Жаль. Очаровательная женщина была. Но, боюсь, не выживет. А работу делать кому-то надо… Как ты, Коля, а?
— Я, товарищ генерал, всегда…
— Ну-ну, ты не юный пионер. Теперь у тебя начальства никакого нет, кроме меня. Рад?
— Рад, товарищ генерал. Вот уж не думал…
— Теперь думать придется. И знаешь что? Пока ты еще в должность не вступил — сходи-ка навести предшественницу. Может, она и без сознания — а ты ей все-таки цветочки принеси. Как-никак, знак внимания.
Они посмотрели друг другу прямо в глаза.
— Будет исполнено, товарищ генерал.
— Можешь идти, подполковник. Завтра примешь все дела.
Валентина Бирюкова скончалась в больнице тем же вечером, не приходя в сознание.
Справа по ходу поезда, сколько хватало глаз, была вода и вода: Волгоградское водохранилище. Солнце уже встало, подымая туман от воды. Драч зевнул и глянул на часы. Через пять минут кончится его смена, и пойдет он в теплое купе, приголубит Любку. А потом уж поест от души: Любка, небось, уже лучок нарезала, сало розовое напластала. А там и остановимся, и еще разок позавтракаем. А там опять длинный перегон,
