на которой местами проступали кости.
Когда проходили мучительные спазмы, Ёсими пыталась отдышаться. В ноздри ей бил запах, напоминавший аромат протухшей снеди. Пытаясь оторвать взгляд от разлагающегося, смердящего трупа, она ударом головы открыла дверь и упала плашмя, коснувшись щекой прохладного паркетного пола прихожей. Она на мгновение потеряла сознание. Голос, донесшийся до нее откуда-то издалека, напоминал чириканье птички, прорезающей мрачную границу между сознанием и тьмой.
— Мама! Мама!
В зрачке Ёсими отпечатался образ Икуко в мешковатой пижаме.
Икуко обняла маму за шею; ее дрожащий голосок постепенно перешел во всхлипывание. Ручка двигалась туда и сюда близ уха Ёсими. Такова была ее, Ёсими, единственная реальность — теплота и нежные очертания ручки Икуко. Жизни, которая билась в ее тельце, было достаточно, чтобы рассеять галлюцинации.
— Помоги мне.
Это было сказано хрипловатым шепотом. Икуко обхватила предплечье матери своими ручками и дернула что было мочи. Когда Икуко помогла ей сесть, Ёсими оперлась одной рукой о край ванны и попыталась встать. Фланелевая юбка, которую она носила дома, промокла вся, от талии до подола Она осмотрела ванну и увидела на ее блестящих, кремового цвета краях бесчисленные подтеки воды. Уверенности, что все только что увиденное было галлюцинацией, не хватало, чтобы эти галлюцинации отбросить. Икуко, когда не всхлипывала, просто смотрела на Ёсими и бормотала «Мамочка». Быть для нее хорошей матерью — это требовало огромной эмоциональной силы. Ёсими чувствовала стыд за свое бессилие. Слыша всхлипывания дочери, она сама разрыдалась.
Когда они перешли мост через канал, Ёсими подавила желание остановиться и оглянуться на дом. В сумке у них были ценные вещи и смена одежды. Всякий раз, когда она перекладывала сумку из одной руки в другую, Икуко перебегала на другую сторону и хватала освободившуюся руку матери.
Ее поведение должно было выглядеть глупее некуда. И все-таки невозможно было провести еще один день в доме, в котором нельзя пользоваться водой. Сегодня, хотя бы одну ночь, она хотела поспать спокойно. Завтра водный резервуар проверят. Уговорить консьержа открыть крышку резервуара и заглянуть внутрь — это лучше делать при свете дня.
На том берегу канала земля казалась не более надежной, чем на насыпном острове. Ёсими увидела такси с зеленым огоньком и остановила его. Она помогла Икуко забраться на заднее сиденье, сама пригнулась, залезая в машину, — и в этот момент ее взгляд на мгновение поймал крышу их дома. Там неясно вырисовывался водный резервуар телесного цвета — отсюда он казался совсем крохотным. Неужели маленькая Мицуко все еще плещется в этой прямоугольной запечатанной ванне? Так или иначе, но сегодня Ёсими хотела спать спокойно. Устроившись на заднем сиденье, она назвала водителю отель.
Одинокий остров
1
Он часто размышлял о том, не оставить ли профессию учителя. Ему обрыдло все, вся эта рутина, каждый год одинаковая; он ничего не получал от такой жизни. Этим маем желание все бросить было особенно сильным. Но в июне он получил прибавку к жалованью, а там и летние каникулы замаячили, и это убедило его, что и в учительстве, в конце концов, есть хорошие стороны, поэтому рискнул попытаться еще немного поработать. Так же точно было и в прошлом году: он уже готов был уволиться в мае, но решил немного поразмыслить, а в июле отважился еще остаться. Летние каникулы — это не только поблажка для учеников, но и преимущество для преподавателей, которые иначе стали бы искать себе другую работу на стороне. Он был совершенно уверен, что, если бы не летние каникулы, он много лет назад ушел бы с этой службы.
Обо всем этом Кенсуке Суехиро думал, проходя по коридору после последнего на сегодняшний день урока. Он выбрал профессию преподавателя, окончив один из национальных университетов Токио. Раньше этот университет был «нормальной школой», специализировавшейся именно на подготовке учителей; многих его товарищей привлекали в этой профессии именно каникулы. Что же до Кенсуке, то он плыл по течению и выбрал профессию учителя, прежде чем сам смог это осознать.
Взяв в руки тетрадь для входящей информации, лежавшую в учительской, он заметил там запись от руки: «Вам звонил господин Сасаки из средней школы».
Сами слова «господин Сасаки» родили в его голове хорошие воспоминания. Сасаки много значил для Кенсуке. Это был им почитаемый учитель и наставник. Сасаки явился классным руководителем седьмого класса школы, в которой Кенсуке работал после окончания университета. Школа эта находилась в Токио, и Сасаки, как и Кенсуке, преподавал естествознание. Кенсуке узнал от него много, и не только о своем предмете — Сасаки поддержал его во многих отношениях, и профессиональных, и личных. Подход к преподаванию у Сасаки был совершенно оригинальный. Он предпочитал не забивать головы учеников фактами, а давать им возможность самостоятельно, опытным путем исследовать явления природы. Например, он брал с собой учеников в нагорные луга ловить бабочек или всю ночь вместе с ними наблюдал за полетом кометы. Именно когда закончилась их совместная работа, пристрастие Кенсуке к учительству стало иссякать. Сасаки перешел в другую школу — и с ним ушли его педагогические методы. Уже одного этого было достаточно, чтобы у Кенсуке исчезло желание работать. Это случилось пять лет назад, а последние два года Кенсуке и Сасаки только и обменивались что новогодними открытками.
Кенсуке позвонил в школу Йосеи и попросил директора. Директора выбирали на год, и как раз Сасаки занимал этот пост сейчас.
— Это Кенсуке Суехиро. Я рад...
Как только Кенсуке назвал свое имя, голос в трубке без церемоний отозвался:
— Привет, это я.
Сасаки стал директором школы, но Кенсуке с радостью отметил, что тот ничуть не изменился.
— Извините, пожалуйста, что так долго не писал вам, — начал Кенсуке и даже отвесил поклон, забыв, что говорит по телефону.
— Это ты извини: я позвонил, когда у тебя был урок. Раньше такого не случалось, но как я стал директором — совсем потерял счет времени. Как хорошо было, когда я сам вел уроки!
Без сомнения, это было сказано вполне искренне. Сасаки был из тех учителей, которые предпочитают оставаться у себя в классе, а не карабкаться по карьерной лестнице. Кенсуке хотелось бы переехать и работать под началом Сасаки. С таким начальником никакие служебные неприятности не страшны.
— Послушай, что ты думаешь о том, чтобы отправиться на Шестую Батарею?
— Шестую Батарею? Вы имеете в виду.
— Да, ту самую Шестую Батарею, под Радужным мостом... остров призраков.
Кенсуке не нашелся что ответить. Можно ли было предположить, что Сасаки пригласит его на необитаемый искусственный остров в Токийском заливе, который последние девять лет был причиной смутной тревоги Кенсуке.
— Как мы туда попадем? — спросил Кенсуке.
— Предоставь это мне.
— Думаю, вы обнаружите, что этот остров закрыт для посещения.
Сасаки перешел на шепот:
— Мы поплывем туда ночью — никто не заметит. Как думаешь, доплывешь ты туда?
Муниципальный совет Токио ограничил посещение Шестой Батареи, чтобы сохранить ее от разрушения как памятник культуры.
— Странно слышать такое предложение от директора школы. В конце концов, вы же почтенный,
