– А кому вы поручили заглавную роль?
– Разумеется, Садовскому… Роль очень хорошая, выигрышная…
– А ведь Садовский вовсе не красавец?
– Ах, что вы! – восклицает Островский. – Совершенный красавец.
– Впрочем, виноват, это дело вкуса…
– Разумеется, батенька, дело вкуса. По мне он вдвойне красавец: он мой крестник.
Играется в первый раз на сцене Александринского театра драма Островского «Грех да беда на кого не живут».
Успех огромный.
Автор, по своему обыкновению, прохаживается во время действия за кулисами с закинутыми за спину руками и прислушивается к исполнению пьесы.
Вдруг, в самом патетическом месте, до слуха Островского доносится чей-то глубокий вздох и затем восклицание:
– И-ах, хорошо! Как есть правда…
Александр Николаевич пробирается за кулисы, в ту сторону, откуда это послышалось.
Наткнулся он на плотника.
– Это ты говоришь «хорошо»? – спрашивает его драматург.
– Я.
– Что же, по-твоему, тут хорошего? – вступает он в общение с восторженным зрителем.
– Все хорошо, потому что эта пьеса христианская…
– Христианская?..
– Конечно, христианская… Такой, примерно, скандал в дому и никто еще ругаться не принялся…
Островский наскоро сунул в руку плотника пятирублевку и поспешил от него отойти.
А.С. Пушкин
(1799–1837)
Когда Александр Сергеевич Пушкин учился в Царскосельском лицее, одному из его товарищей довелось писать стихи на тему: «восхождение солнца». Этот ученик, вовсе не имевший поэтического дара, сделал, впрочем, отчаянную попытку и написал следующий неуклюжий семистопный стих: «От запада грядет великий царь природы».
Далее стихотворение не продвигалось. Мученик-стихотворец обратился к Пушкину с просьбой написать ему хоть одну строчку. Лицеист-поэт подписал под первым стихом вот что:
Во время пребывания Пушкина в Оренбурге, в 1833 году, один тамошний помещик приставал к нему, чтобы он написал ему стихи в альбом. Поэт отказывался. Помещик придумал целую стратегию, чтобы выманить у поэта несколько строк.
Он имел в своем доме хорошую баню и предложил ее к услугам дорогого гостя.
Пушкин, выходя из бани, в комнате для одеванья и отдыха нашел на столе альбом, перо и чернильницу. Улыбнувшись шутке хозяина, он написал ему в альбом:
«Пушкин был у А-ва в бане».
Один лицеист, вскоре после выпуска из императорского Царскосельского лицея (в 1829 г.), встретил на Невском проспекте А.С. Пушкина, который, увидав на нем лицейский мундир, подошел и спросил:
– Вы, верно, только что выпущены из лицея?
– Только что выпущен с прикомандированием к гвардейскому полку, – ответил лицеист. – А позвольте спросить вас, где вы теперь служите?
– Я числюсь по России, – был ответ Пушкина.
Во время празднества коронации император Николай I пожелал видеть Пушкина в Москве. Фельдъегерь помчался в псковскую деревню Пушкина, привез ему приказание ехать в Москву, и поэт прямо с дороги был представлен императору в Кремлевском дворце. После весьма откровенной беседы, во время которой Пушкин отвечал совершенно искренно на все вопросы императора, Пушкин получил разрешение на пребывание в Москве. Император заметил ему, что он сам «берется быть цензором его сочинений». Сохранилось предание, что в тот же вечер, увидав на балу Д.Н. Блудова, император подозвал его к себе и сказал ему:
– Сегодня я говорил с умнейшим человеком в России.
В Кишиневе Пушкин имел две дуэли. Одну из-за карт с каким-то офицером З.
Дуэль была оригинальная.
Пушкин явился с черешнями, и пока З. целил в него, преспокойно кушал ягоды. З. стрелял первым, но не попал. Наступила очередь Пушкина; вместо выстрела поэт спросил:
– Довольны ли вы?
И когда З. бросился к Пушкину в объятия, он оттолкнул его и со словами «это лишнее!» спокойно удалился.
За эту дуэль, а кстати и за другие шалости, Пушкин был удален из Кишинева в Аккерман.
В начале сентября 1825 года Пушкин приехал в Москву. Государь Николай Павлович принял его с великодушной благосклонностью, легко напомнив о прежних проступках и давая ему наставление, как любящий отец. Ободренный снисходительностью государя, Пушкин делался более и более свободен в разговоре. Наконец дошло до того, что он, незаметно для самого себя, прислонился к столу, который был сзади него, и почти сел на этот стол. Государь быстро отвернулся от Пушкина и сказал:
– С поэтом нельзя быть милостивым!
В одном литературном кружке, где собралось более врагов и менее друзей А.С. Пушкина, куда он и сам иногда заглядывал, одним из членов этого кружка сочинен был пасквиль на поэта, стихотворение под заглавием: «Послание (или обращение) к поэту». Пушкина ждали в назначенный вечер, и он, по обыкновению опоздав, приехал. Все присутствующие были, конечно, в возбужденном состоянии, а в особенности автор «Обращения». Литературная беседа началась чтением «Обращения», и автор его, став посредине комнаты, громко провозгласил:
– «Обращение к поэту», – и, заметно обращаясь в сторону, где сидел Пушкин, начал:
– Дарю поэта я ослиной головою…
Пушкин (обращаясь более в сторону слушателей) быстро перебивает:
– А сам останешься с какою?
Автор, смешавшись:
– А я останусь со своею.
Пушкин (лично к автору):
– Да вы сейчас дарили ею!
Общий хохот.
Известный русский писатель Иван Иванович Дмитриев однажды, в малолетстве Пушкина, посетил дом его родителей. Подшучивая над оригинальным типом лица мальчика и его кудрявыми волосами, Дмитриев сказал: «Какой арабчик!»
В ответ на это вдруг неожиданно отрезал десятилетний внук Ганнибала: «Да зато не рябчик!»
Можно представить удивление и смущение присутствовавших, которые сразу поняли, что мальчик – Пушкин подшутил над физиономиею Дмитриева, обезображенною оспинами.
В кружке приятелей и людей любимых Пушкин не отказывался читать свои стихи вслух. Читал он превосходно, и чтение его, в противоположность тогдашнему обыкновению читать стихи свои нараспев и с некоторою вычурностью, отличалось, напротив, полною простотою.
Однажды поздно вечером, перед тем, как собравшимся надо было разъезжаться, его попросили прочитать известное стихотворение «Демон», которое кончается двустишием:
Только что прочитав эти стихи, Пушкин заметил, что одна из слушательниц, молодая девица, по имени Варвара Алексеевна, зевнула, и мгновенно импровизировал
