— Ну и пьяная у вас была компания! — ничего не понимая, удивленно покачала головою Жанна.
— Не забудьте забрать посылку в гардеробе от своего дяди из Урюпинска. Ну и лапоть же он у вас. Приятно провести вечер.
Когда Карагоз вернулся в снимаемую им квартиру, не раздеваясь, вошел в комнату и, положив на диван коробку из-под двух кассетного магнитофона, тут же открыл её. В коробке лежала скрипка. Это была та самая скрипка. По какому-то необъяснимому, нанесенным дуновением времени налету, он понял, что это она. Клиент не врал. 'Клиент всегда прав' — пронеслась магазинная фраза в его голове, и он, обхватив голову руками, покатился на пол, содрогаясь в немом саркастическом смехе. Было от чего сойти с ума. Он произвел кражу века, но в реальности — кражи не произошло.
Он предстанет перед судом за скрипку Страдивари, в обнимку со скрипкой какого-то неказистого 'урюпинского' мастерового.
На дне коробки зияла записка с адресом, планом квартиры. Карагоз заметил её.
На обратной стороне было написано: 'Полная коллекция орденов и медалей России до 1917 года'.
Страдивари! Страдивари! — хрипел Карагоз.
ГЛАВА 5
— Я уезжаю в командировку в Питер. А ты…
'…Не выходи из комнаты, считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?..'
— Прекрати! Я устала от твоего Бродского! Ты можешь говорить не стихами?! Ведь я…
— А я угадал, что тебе хотелось виноградного сока? Я чего-то плохо себя чувствую, — выпаливал Кирилл фразы одну за другой и не мог смотреть в глаза жене. Он ерзал на стуле и оглядывался по сторонам. — У тебя есть термометр? Тебе приносят?! Я же заплатил! Вот нищета — экономят на мелочах! Что тебе принести в следующий раз? Кажется, я неплохо загрузил тебе холодильник — на неделю хватит. Хватит, да? Ты рада?
Все это время молчавшая, Алина кивнула. Он почувствовал себя спокойнее и продолжал:
— А может, хватит лежать-то? Напугала, отдохнула и… домой пора. Я на кухне все сам убрал, посуду помыл. Клеенку новую на стол купил. Приедешь посмотришь. Я думаю — тебе понравиться. В ванной кафель выдраил. Никаких женщин, чтоб сантехнику помыли, не приглашал.
— Надо же? — только покачала она головой.
— А что? Я все могу. Только ты это… кончай скорее свою эпопею. Вот и мама в больницу лечь собирается. Как я между вашими больницами буду разрываться? Ты б меня пожалела. Скорую вчера вызывала, но не увезли. Немеет у неё тело. Вот и у меня тоже — рука немеет…
'Немеет! А! А! Рука немеет!' — вспыхнул в её воспоминании его крик. И ясной картиной встала перед глазами та странная сцена. Он тряс левой рукой, носился по комнате, кричал, что рука его немеет, что вся левая сторона немеет. 'Пошло к плечу! Пошло к шее! К шее! — вопил он и крутил головой. Упал на диван, брыкая ногами, — Нос! Нос! Немеет нос! А!.. А-а! Паралич! Сделай что-нибудь! Сделай же!..'
Она, обессиленная зрелищем, схватила его за руку и повела в ванну. Несмотря на объявленный паралич, он послушно пошел за ней. Алина поставила его в ванну, объявив о том, что сейчас ему поможет только контрастный душ и, резко меняя воду с ледяной на горячую — поливала его. Он танцевал перед ней, как ребенок перед ремнем. Но зазвонил телефон, он взял трубку и тут же надолго забыл о своем внезапном приступе, слушая сплетни приятеля Ваньки.
С каждым годом все чаще и чаще ей приходилось наблюдать подобные сцены. Симптомы с удивительной изощренностью менялись. К врачу он идти не хотел — некогда. Когда она спросила знакомого врача о том, что значат такие странные ощущения, врач ответил, что в первую очередь в таких случаях надо лечить матку. Но не было у него этого органа! Не было! Что же это?..
— Истерия, — спокойно ответил врач.
Быть может от этого, почувствовав тяжесть в груди, она не прыгая, не вопя, не жалуясь — молча пошла к врачу. Самостоятельно сдалась на обследование. А он так и не понял, не понял серьезность того, что с ней происходит на самом деле.
Он ушел.
ОСТАЛОСЬ ТРИСТА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ ДНЕЙ.
Что же случилось, что?! Что загнало её в тупик? Из какой такой 'обстановочки' не может она найти выход, подсознательно идя на самоуничтожение?
Закат. Они сидят на берегу пруда. Они давно знали друг друга. Они искали все эти годы самих себя, но отражались в чужих, а оттого в кривых, зеркалах. Она видит — что он счастлив. Они впервые повернулись друг к другу лицами.
Что тогда произошло?.. Почему?.. Ей совершенно неинтересно. Произошло нечто и все. Жизнь её не то что бы поменяла направление. Жизнь её обрела некий свет. Нет, не тот свет, который в конце туннеля. Свет мягкий, добрый ежедневный.
Но слишком много было слов, которые заставляли тратить её свою энергию на бессмысленные оправдания перед знакомыми после их брака — доказывать, что может заработать себе на жизнь, при этом стараться быть архаической женой при кухне и при стирке. И слушать странные умозаключения то о том, что она его за деньги полюбила, то о том, что такие женщины, как она вообще любить не могут. — она была плохой домашней хозяйкой, то наоборот, слушала о том, что женщина, занимающаяся домом, превращается в тупое механическое животное… Они регулярно сбегали от удручающего быта, от засасывающих приятельских взаимоотношений в зарубежные поездки — глотнуть воздуха свободы от чужих суждений… Ходили вместе в баню, рестораны, играли в бильярд. Им было вместе просто хорошо. Хорошо же! Но отчего иногда ей думалось о том, что любовь — самое трудное, ответственное творчество.
Ему-то что — он был, любим всегда. Любим животно, страстно, сам того не понимая с самого детства. Он был высшей ставкой в своей семье.
А ведь ничто в их первые романтические месяцы не предвещало — той тайной мины, какой сработает слепая материнская любовь в их совместной жизни. Постепенно требования избалованного сынка к матери перешли на жену. Так незаметно, что теперь она уже не могла вспомнить того дня, когда её собственная жизнь в их, вопреки всем, совместно созданном раю, стала ей поперек горла.
С чего все началось? С того момента, когда они поняли, что им пора снимать квартиру? Бежать от родственников? Он не мог жить с её младшим братом. Она не могла жить с его матерью. Они сняли квартиру надолго. Но, все-таки — это было не их собственное жилье. Все посмотрели на это как на легкое путешествие, в якобы, семейную жизнь, но жизнь ненастоящую. Но какое им дело до всех.
Какое дело до внешнего. Но тайные течения все равно прорывались в их интимные отношения. Властная, заполнившая всю свою жизнь жизнью сына, мать Кирилла не могла смириться с тем, что её сынка увели. Причем, это слово 'увели' — она произносила так, словно увели мужа от жены с тремя детьми.
Тот недолгий период жизни с ней запомнился Алине сплошным ощущением кошмарного удивления. Ей казалось, что она передвигалась тенью по квартире Любовь Леопольдовны. Тенью с огромными глазами, которую можно пройти насквозь. Чем занималась Любовь Леопольдовна — было для Алины загадкой. Впрочем, в дневное время Любовь Леопольдовна, с видом невероятного переутомления от домашних хлопот, сидела в кресле и смотрела телесериалы, читала газеты. В свободное от этих занятий время следила за Алиной: как закрыла кран, как включила плиту, почему взяла без спросу книгу, которая принадлежит Кириллу, отчего надо смирно сидеть и ждать когда он появится, чтобы получить его разрешение. Вечерами же и по утрам — выходила в ночной рубашке с зияющими, сквозь сексуально расставленные дыры, телесами. Звала сына поставить клизму…
Алина этого видеть не могла. Она сразу поняла: если они не уберутся из этого дома — Кирилл пропал! Пропал, как всякий сын, подвергающийся не явному, но психологическому инцесту.
Говорит об этом открыто с ним — было невозможно — он раздражался. Он начинал кричать. Он избегал подобных разборок. Одно хорошо — уехали.
Уехали — и тут она попалась. Мало того, что очень скоро она поняла: для содержания такого мужа
