в их массовом взгляде.

— Так это Я! — объявил Друид и захлопал себя по выпяченному пузу. И застонал, и залепетал, глядя умоляюще в глаза Алине, — Ты взяла меня, как кошелек на ножках, из меня вынимаешь, в меня же сдачу кладешь… И больше, нет меня, нету!.. Нет!

— Кончай, Друид! Ты же знаешь, я люблю тебя, — и отвернулась от него и побежала в носочный отдел.

Когда они вышли на улицу, Друид уже был готов к бегу, он уже задумал бежать откровенно с ней на перегонки, как вдруг она увидела тир. Замерла на секунду и рванула туда.

— Давай деньги!

Он утомленно вынул истощившийся порядком последний запас, она заказала сто пулек и открыла огонь по мишеням. Она стреляла с таким спокойным выражением лица, и так холодно точно, что у Друида наблюдавшего за ней отвисла нижняя челюсть. Она никогда так не стреляла, она и не знала, что так умеет стрелять. Но она забыла, о том, что никогда не стреляла, не помнила о том, что не умеет стрелять.

— Тебе всегда играть всерьез

Пусть поневоле

Подбрасывает жизнь вразброс

Любые роли…

— А я тебе Волошиным на твоего Давида Самойлова отвечу, оглянулась на притихшего Друида она:

Когда же ты поймешь,

Что ты не сын Земли

Но путник по вселенным…

И выстрелила ещё пару раз и не промахнулась.

'… Что ты… — продолжил, закивав, Друид, — …освободитель божественных имен,

Пришедший изназвать

Всех духов-узников увязших в веществе,

Когда поймешь, что человек рожден

Чтоб выплавить из мира

Необходимости и разума

Вселенную Свободы и Любви,

Тогда ты лишь

Ты станешь мастером…

Остановись! — не выдержал Друид, — Я не могу, когда вот так метко, такая женщина стреляет! Остановись! Я не могу. Мне это видеть отчего-то невозможно!

Она промахнулась последним выстрелом, покорно положила винтовку, сунула в руки Друиду пакет с одеждой для Фомы, который бросила до этого в углу тира. Пошли. И он пошел за ней.

ГЛАВА 34

'Искусство за колючей проволокой', 'Искусство за колючей проволокой' Пестрели плакаты их выставки на улице. Алина остановилась перед одним из них, как баран перед новыми воротами. Словно то, что сделала она, то к чему была причастна, не имело для неё никакого значения.

И рванула Алина сквозь колючую проволоку заколдованного круга своей судьбы. Они неслись на попутном микроавтобусе — она, Фома и Друид. И Алина подгоняла водителя — ну скорей, скорее, словно хотела догнать тот самый мифический самолет, который же должен же когда-нибудь их увезти отсюда, а сама даже не знала расписания рейсов.

Оставив Фому в буфете аэропорта, они ворвались в кабинет начальника аэропорта. В ноги падай ему, как войдешь, прям сразу на колени, поучал по дороге её Друид. Они переступили порог, Друид растерялся, ожидая пламенной мольбы Алины, а у Алины вдруг кончились все слова. Она затрясла распахнутыми ладонями, как бы говоря, ну как же так, губы её дрожали, но она не могла издать ни звука.

Начальник аэропорта устало окинул их отеческим взглядом. Тут она пришла в себя, и вынув из сумки давно просроченные командировочные удостоверения — все шесть из разных редакций на двоих, положила на стол.

— А-а, — закивал головою начальник, — Все ясно. Бывает. Вот так всегда — залетят сюда, как в черную дыру, а как выбираться будут — не думают. И он спокойно и расторопно написал записку в кассу.

Друид вернулся в свою пустую квартиру, вошел в комнату, посмотрел на диван, обычно, откуда капитанским прищуром ему подмигивал его философский кот. Но пусто. Посмотрел на рукописи, лежавшие на столе — чудовищная фарандола жизни и фантазии пронеслась вихрем в его голове. Но пусто. Взял галстук, висевший на спинке стула, примерил. Встал перед зеркалом, представил, как произносит речь нобелевского лауреата уже совсем обрюзгший, убеленный сединами, произносит и с ужасом думает, — а дальше что?.. Написать ещё можно много чего, а как жить, жить-то как дальше?.. А может, вообще не жить, а лишь писать?.. А зачем тогда писать, если не жить?..

Уважаемые дамы и господа!.. Ничего нет прекраснее, чем жить не мысля и без смысла! Просто так! — Произнес он торжественно вслух. И осекся… 'Друид, кончай валять дурака!' — вспомнилось ему.

Но почему, почему мне никто не верит? — Спросил он себя в зеркале, и слезы навернулись на глаза. Никто… — шептал он, — не верит, что мне может быть тоже отчаянно грустно, безысходно… почему мне не верят, что я тоже, нет, не тоже, а быть может сильнее всех их вместе взятых умею любить.

Он ещё раз взглянул на себя в зеркало и усмехнулся своей комичной физиономии, — 'какой там Гоголь?.. — Чарли Чаплин!'

'А быть может, мне не верят, оттого что я просто-напросто сочинитель, они думают, что я и жизнь свою сочиняю, и себя и чувства?.. Или, если они предполагают, что я описываю то, что переживаю в фантазиях своих, что чувствую, их пугает, что слишком много что-то уж я чувствую всего? Они боятся моего многомыслия? Или боятся, что я чувствую их слишком уж хорошо и предчувствую? Но если чувствуешь, значит, любишь. Разве ж можно любить, не чувствуя человека? Но они же боятся настоящей любви… Они привыкли любить не чувствуя друг друга, а лишь потребляя. Поэтому я им не нужен. Ну и пусть… Пусть. А я ни за что не цепляюсь, ни от чего не отрекаюсь…

Он перебрал написанный урывками свой первый небольшой роман — всего-то страниц на триста… Обычно, он писал рассказы… повести… Ну и что?..

'А дальше-то что?.. Почему постоянно мучает этот вопрос?.. Глупо задавать такой вопрос, когда повесть окончена. Просто окончена, и более ничего. Повесть окончена. Вот и окончен целый роман. Если окончен, то уж окончен, стоит ли искать продолжение за картонной обложкой?..'

Ха-ха-ха — тихо вслух, совсем не смеясь, произнес он, затянул потуже свой длинный полосатый галстук и повесился на люстре.

Все. Окончен роман.

АЛИНА С НЕВЕРОЯТНОЙ ЯСНОСТЬЮ ОСОЗНАЛА, ЧТО ЕЙ ОСТАЛОСЬ ЖИТЬ ВСЕГО ЛИШЬ ТРИ МЕСЯЦА. Так предвещали врачи.

Самолет приземлился.

Алина села в такси. И поехала от аэровокзала домой.

Не оставляй меня, возьми с собой! — смягчая кривляньями вопль своей души бежал за машиной Фома. Машина медленно набирала скорость. Алина оглянулась и увидела истлевшую ветошь знамен смерти, из последних сил пытающихся догнать её и растворяющихся на пропитанном огнями ночном ветру. И поплыло перед глазами метафорой воспоминание, как хлестали эти лохмотья ей пощечины, когда она, обессилив, давала себя нагнать, когда оборачивалась…

Ну что, притормозим? — спросил таксист, поглядывая в зеркальце заднего обзора на бегущего вслед такси Фому.

— Нет! Никогда! Только вперед! Только не останавливаться!

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату