увлекательно'. Она подсчитала, что поначалу ее доходы в Брисбене должны составить около 130 фунтов в месяц и в дальнейшем значительно возрасти. Из своей обычной осторожности она договорилась с одним из поверенных Австрало-азиатского банка, что тот будет проверять счета ее филиала и немедленно поставит ее в известность, если произойдет что-нибудь неожиданное.
Клейтон Пайк спросил у нее:
— А почему 130 фунтов в месяц?
— В Сиднее 240 тысяч жителей. Там я получаю 800 фунтов. В Брисбене живет 40 тысяч человек — в шесть раз меньше. А шестая часть от восьмисот — сто тридцать три. Вы что, хотите пересмотреть условия нашего пари и увеличить ставку, а, Пайк?
Нет, он этого не хочет.
Бал в ее честь все-таки дали. Правда, она категорически отказалась танцевать и даже выдумала, что у нее слегка повреждена нога. Ханна и сама не знала точно, отчего она так упрямится. Причуда, как, скажем, обыкновение оставаться одной на все новогодние праздники. Она действительно не умела танцевать, но не сомневалась, что легко могла бы научиться. Причина скорее всего была в другом: все в той же неосознанной мечте, которая вот уже пять лет не покидала ее.
В Сидней она вернулась 14 мая и провела там всего два дня, потом села в поезд на Мельбурн. В Сиднее, по совету Пайка, она уговорила Бенджамина Раджа, брата Езекиила, чтобы тот, оставшись на службе в его прежней фирме только на полставки, остальное время занимался ее делами. Он должен был еженедельно составлять для нее финансовый отчет. Она доверяла ему настолько, насколько можно доверять человеку.
Дина Уоттс за 15 фунтов в месяц взяла на себя общую организацию работы в салонах: увы, Эдит и Гарриет Вильямс в финансовых делах видели не дальше своих длинных носов.
…За два часа до отъезда она сумела выкроить время и зайти к Коллин и Лиззи. Ирландка заметно сдала за те две недели, которые Ханна провела в Брисбене. Временами у нее бывали приступы удушья, и она страшно бледнела от боли, разрывавшей ей грудь.
— Я предупреждаю вас, Коллин: вы должны дождаться, пока я вернусь…
— Помолчим, Ханна!
В Мельбурне у нее была пересадка, и ей нужно было провести ночь в городе. Задерживаться здесь ей совсем не хотелось: Мельбурн был слишком уж лакомым куском, и она еще не знала, как к нему подступиться.
Ночевать она отправилась в семейный пансион миссис Смитсон — туда, где провела свои первые ночи в Австралии и где ее ограбили. Она не смогла справиться с детским желанием похвастать своими успехами: через девять месяцев после приезда, не считая тех денег, которые были вложены в дело в Брисбене, расходов на путешествие и туалеты, у нее оставалось почти еще две тысячи фунтов.
На следующий день она поехала в Балларат и Бендиго. О Балларате ей было известно только то, что поведал ей Лотар Хатвилл, когда рассказывал о венецианских гондолах. Но и на этот раз ее вели цифры: 50 тысяч жителей в первом городе и 30 с лишним — во втором. Вблизи обоих золотые копи. Золота в совокупности добыто больше чем на 200 миллионов фунтов стерлингов.
Пайк назвал ей имя одного из жителей Балларата — некоего Лаклана, владевшего в этом городе довольно многим, и в частности виноградниками. Предложения Ханны ничуть не заинтересовали самого Лаклана, более того, его раздражали ее планы устроить в Балларате то же, что ей уже удалось в Сиднее и Брисбене. 'По правде говоря, этому мужику было на мои заботы совершенно наплевать'.
Но случай и на сей раз сыграл ей на руку. За полгода до этого Лаклан взял на работу молодую французскую пару по фамилии Фурнак, взял только из-за того, что они родились в стране, где производят бордо и бургундское. Это было лишь удачным совпадением, не более, но Ханна вошла в кабинет Лаклана сразу же за земляками любимых ею Лакло и Жюля Верна. Когда Фурнаки вышли, она услышала их французскую речь и удивилась, что понимает ее. Вот почему, едва переговорив с австралийским виноградарем, она, ведомая смутной идеей, бросилась догонять французов.
Их звали Регис и Анна, на двоих им не было и пятидесяти лет. В Австралии они жили всего лишь восемь месяцев, хотели обосноваться здесь надолго, открыть свое дело: какой-нибудь ресторан или магазин модной одежды, вроде того, который старший брат Региса открыл на Бурк-стрит в Мельбурне в 1887 году. (Ханна тут же вспомнила, что видела вывеску этого магазина и что выставленные там платья были действительно хороши, их хотелось купить.) У них был небольшой капитал, собранный за время работы у Лаклана, — всего шестьдесят фунтов.
До приезда в Австралию они работали в Париже: он — продавцом в магазинах при городской ратуше и в галерее 'Прэнтан', а она — кассиршей в лавочке на улице Сент-Оноре. 'Ханна, тебе их послало небо'. Она говорила с ними по-французски. Язык этот Ханна выучила только по книгам, и иногда у ее собеседников глаза на лоб лезли от оборотов, которые она употребляла. Молодая пара очень понравилась ей; было заметно, что и она им нравится. Ее даже насторожило это обстоятельство, но когда им удалось преодолеть обычную для французов сдержанность, дело быстро пошло на лад.
Ханна подробно объяснила, как работает ее предприятие и чего она ждет от них: она будет присылать им свою продукцию и они будут продавать ее во всем районе западнее Мельбурна, то есть в Балларате, в Бендиго и — почему бы и нет? — в Аделаиде.
У Анны живые красивые глаза. Она открыла и понюхала баночку крема '79'.
— А он и правда избавляет от морщин?
— Не этот — другой. Во всяком случае, я так думаю. 'Сказать им правду или нет?' Она решила открыться и объяснила им, что собственноручно делает оба крема и совершенно не знает, от чего они могут помочь. Единственное, в чем она более или менее уверена, так это в том, что они не вредны. Она сама вот уже несколько месяцев (опять небольшое преувеличение) мажет по утрам ими лицо, и у нее с кожей все в порядке.
Француженка решила рискнуть и положила немного крема себе на щеки. При этом у нее было такое лицо, словно ее пригласили на обед к Борджиа и собираются отравить.
— Пахнет очень приятно.
— …Да, разумеется, вы можете развернуть торговлю в Перте и во Фримантле, — отвечает на их новый вопрос Ханна. У нее на этот счет нет никаких возражений. (Наоборот: оба города у черта на куличках, на берегу Индийского океана, и она пока отложила поездку туда, но если Фурнаки хотят этого сами, то пусть едут.) Они могут работать как простые агенты по сбыту и получать комиссионные от продажи…
— Но у нас есть деньги…
— …В таком случае Ханна согласна, чтобы они вложили их в дело. Они вкладывают 50 фунтов, она — 300. Им будет причитаться седьмая часть всей выручки. Она согласна добавить еще три процента. Через полгода, самое большое, они должны получать от 70 до 100 фунтов в неделю. Впрочем, доход может быть и больше. При некоторых условиях. Они должны договориться, что вложат их общие деньги за первые восемь месяцев совместной работы, — а может быть и меньше, если дела пойдут быстрее, — вложат доходы, когда они достигнут 500 фунтов, в дело. Этот капитал позволит им добавить к продаже кремов и туалетной воды еще и салон… Да, салон чая, а почему бы и нет? Там будут продаваться лучшие кондитерские изделия во всей Австралии…
— Было бы хорошо, если бы кто-нибудь из вас… Ладно, согласна, пусть бы вы оба поехали в Сидней и посмотрели все на месте. Разумеется, расходы на проезд и на ваше пребывание там я возьму на себя… Нет, что касается костюма и платья, тут уж платите сами!
При этих ее словах оба они расхохотались. Им просто хотелось проверить, до чего она может дойти в своей щедрости. Они шутили. Они хотят быть настоящими партнерами и оплачивать все, что надлежит, не больше и не меньше.
'Можно вопрос, Ханна: где вы учили французский? Он у вас временами довольно забавный'. (Первый раз в своей сложной жизни Ханна столкнулась с обычной французской насмешливостью, о которой только слышала. Сперва она рассердилась, а потом посмеялась вместе с ними.)
В Сиднее они должны отыскать Дину Уоттс, которая им все объяснит. Нет, ее самой там может не быть. Ей, возможно, придется задержаться в Мельбурне.
Она выпила с ними традиционный пятичасовой чай и даже пообедала. Весь вечер говорили о Париже. И следующее утро она тоже посвятила им. Теперь речь шла о ее стиле оформления салона,
