секундомере резвость – две минуты двенадцать и четыре десятых секунды. Слабо! Пульс стучит в висках. Чувствую, настал мой час. Солнце светит все ярче. Дорожка подсыхает. Во втором гите свежий Кильватер не имеет соперников!
Шесть секунд запаса – это очень много. Начинают потеть руки. Только бы не испортилась погода. До второго гита еще полно времени. Ажиотаж нарастает.
Смотрю на небо, делаю мелкие ставки на второстепенные заезды. Жду. Наконец принимаю решение. Где Вассертрум? Стоит на своем обычном месте, уткнувшись носом в программку. Как всегда, обижен на меня. Наплевать. Подхожу.
– Мне нужен Черный букмекер.
Вассертрум поднимает лохматую голову, отрывает взгляд от программки, смотрит, вращая птичьими глазами. Почему-то он не спросил, на кого я хочу поставить.
– Букмекер? Ну что же, пойдем. Придется спуститься вниз.
Внизу под навесом за высоким круглым столиком, какие бывают в пивняках, стоял человек. Я видел его и раньше, но мне не доводилось делать ставок Черному букмекеру. Не было необходимости. Мои ставки всегда шли через кассу и никогда не превышали официально допустимых ста рублей в комбинацию. На столике перед Букмекером лежал пакетик с печеньем.
– Здравствуй, Коля. Вот привел тебе человечка, хочет сделать ставку.
Коля глянул на меня поверх очков. Мне показалось, с интересом.
– На что ставишь?
– На Дерби. На победу Кильватера.
– Два к одному, – сказал Коля. Интерес в его глазах угас.
– Ты не понял, Коля. Я хочу поставить не просто на победу Кильватера во втором гиту, а на победу в призе. И хочу поставить крупную сумму.
Я старался говорить твердо. Интерес вспыхнул вновь.
– Думаешь, дорожка просохнет и Кильватер улучшит резвость? Сколько хочешь поставить?
– Пятнадцать тысяч.
Коля вытащил печенье из пакетика. Зачем-то поднес его не ко рту, а к уху и стал смотреть куда-то вдаль. Я заметил, что один глаз его косит.
– Тры к адному, – медленно произнес он с каким-то особенным выговором.
Я сделал вид, что думаю.
– Хорошо.
– Дэньги при тэбе? – продолжал он коверкать слова.
– Дэньги на сберкнижке.
Коля поднял брови и взглянул на Вассертрума. Вассертрум еле заметно кивнул.
– Пиши, – Коля пододвинул мне листок бумаги.
Я написал: «Победа Кильватера в большом рысистом призе. 15 000 рублей». Поставил число и расписался. Он сложил листок, оторвал половину и накарябал: «Пятнадцать тысяч в большом рысистом призе на победу Кильватера принято. Три к одному».
Я взял листок и пошел прочь. Сердце колотилось.
Вышел из-под навеса. Освещение стало иным. Как будто более мягким. Мне показалось, что туч нет. Я двинулся вдоль трибун. Тяжелая капля упала на голову. Я закрыл глаза. Отдаленный раскат грома. Я по- прежнему стоял с закрытыми глазами. «Какой же я мудак, – возникла в голове отчетливая мысль. – Сейчас хлынет дождь. Но, может быть, повезет… Изюм пришел в слабую резвость, Кильватер должен побить ее». Налетел порыв ветра. Снова грянул гром. Дербисты выехали на старт. Дождь полил как из ведра. Второй гит начался без фальстартов. Бег повел Кильватер. Скучный заезд, почти без борьбы. Шансов улучшить резвость в бушующую грозу у лошадей не было. Кильватер выиграл заезд, но проиграл Дерби, показав слабую резвость – всего 2 минуты 15 секунд.
Я подошел к Букмекеру. Я старался улыбаться. Это было трудно – на сберкнижке лежало десять тысяч из проигранных пятнадцати. Я пообещал, что мы увидимся на неделе.
Как ни странно, Лия выслушала мой рассказ спокойно.
– Придурок, – только и сказала она.
Наверное, так и надо, женщина на восьмом месяце не должна волноваться.
– Ну что, езжай к отцу, проси бабки. Настоящий придурок!
– Нет, к отцу за деньгами не поеду. Если рассказать, как все было, он мне в жизни больше информации не даст.
– Информации?! А зачем тебе информация? Ты все равно ею распоряжаться не умеешь. И потом, разве мы не договаривались после Дерби расписаться? Или передумал?
– Блин, ну что ты говоришь такое! Перенесем на месяц. Я знаю, где занять денег. Займу и отыграюсь.
– На месяц! Да я рожу через месяц!
– Подожди, не ори! Жить-то на что будем? У Михал Абрамыча на шее сидеть? Нет. Отыграюсь, и тогда всё – сразу поженимся, никаких больше ставок. Дай мне шанс. Прошу тебя!
Я схватил телефонную трубку и набрал номер Буковского.
– Владимир, добрый вечер, это Вильгельм. Можно подъехать? Мне нужна ваша помощь. Я попросил у Буковского семь тысяч. Больше просить нельзя. Это и так крупная сумма. Реально нуждающиеся люди получали значительно меньше. Правда, я просил в долг. На месяц. Получив деньги, немедленно поехал к Ермакову. Сказал, что собираюсь устроить шикарную свадьбу, что распишемся через две недели. А за это время хочу поиграть посерьезней, выиграть деньги на настоящий праздник, напоследок, так сказать. Он поверил.
В среду я был на ипподроме. У входа меня встретил здоровый амбал:
– Коля ждет. Коля стоял за тем же столиком и что-то жевал.
– Деньги принес? Я достал купюры.
– Молодец, вовремя, даже счетчик включить не могу. Будут еще плодотворные идеи – заходи, примем.
В эти дни я играл как бог. Казалось, мексиканская таблетка, которой угостил меня Ипполит, продолжает действовать и как будто помогает заглянуть чуть-чуть вперед, в будущее. Наверное, это была иллюзия, но играл я действительно хорошо. Делал ставки Ермакова, усиливал их своими ставками, иногда корректировал прогнозы наездника и брал весь риск на себя. Играл во всех заездах и там, где не имел информации, все равно доезжал.
Через две недели я приехал на встречу с Ермаковым в «Метрополь». Он как всегда сидел за столиком в небольшом темном зале без окон. На улице был ясный день, но в этом месте хоть днем, хоть ночью – всегда темно и пустынно.
– Присаживайся, Вильгельм. Как успехи? Я достал из портфеля пухлый коричневый конверт и положил на стол. Ермаков сразу же хапнул сверток и убрал куда-то вниз, под ноги.
– Кушать будешь?
– Нет, спасибо.
– Я слышал, – голос его звучал слишком спокойно, спокойно до ужаса, – ты усиливал мои ставки, Вильгельм. Надеюсь, это учтено в расчете? В конверте все правильно?
– Михал Абрамыч, – замычал я, – нам ведь с Лией нужны деньги на свадьбу, я только иногда позволял себе ради…
– Позволял себе что? Обворовывать меня…
Захотелось в туалет.
– Нет, Михал Абрамыч, ну зачем вы…
– Эх, Вильгельм, если бы я не любил тебя как сына… Ладно, считай, что это мой подарок, на свадьбу.
Живот крутило все сильнее.
– Когда расписываетесь?
– Не знаю, теперь, наверное, после родов. Чего там осталось, не сегодня так завтра в роддом.
Как будто всполохи от горящих казачьих станиц пробежали по лицу Михаила Абрамовича Ермакова.
