означает: решение «еду на первое» принято только что. Знак, известный лишь нескольким приближенным. Знак, известный мне.
Голова, словно хрустальный шар. В ушах звенит. Вокруг прозрачный воздух, звуки доносятся как будто из волшебной музыкальной шкатулки. Я совершенно уверен в исходе заезда. Что-то беспокоит, какое-то тревожное предчувствие, но оно абсолютно не касается результатов.
Неторопливо спускаюсь под трибуну. Ощущаю себя роботом или Големом. Медленно вращаю головой. Навожу холодный взгляд на Букмекера.
– Ну что, хочешь отыграться?
Коля опять жует какую-то дрянь.
– Может быть.
– Давай, выкладывай, только в долг сегодня не приму.
– Тройной экспресс. Снегурочка на первом, второй, третий, девятый сзади в системе – по пятьсот рублей.
– Шесть комбинаций. Три тысячи, значит, хочешь на Ермакова, который темнее ночи, поставить?
– Кишка тонка ответить?
Коля смотрел на меня заплывшими, чуть косыми глазами и задумчиво кусал простой карандаш.
– Кишка, говоришь, тонка? Дам сто к одному за любую из шести комбинаций, если удвоишь ставку. Ну, как там теперь твои кишочки поживают, друг?
Сто тысяч в случае победы. Я снова превратился в человека, стало не по себе.
– Деньги-то у тебя для ответа есть? – сморозил я очевидную глупость.
Коля промолчал, поковырял в ухе карандашом и пожал плечами.
– Хорошо. Согласен. На!
– Амбал, прими у него ставку, – приказал Коля и начал чистить воблу.
Мой последний заезд на ипподроме прошел хорошо. Ермаков вырвался вперед сразу и выиграл, как говорят на бегах, «с места до места». Сзади подошли нужные мне лошади.
Эмоций не было. Я спускался под трибуны, стараясь не думать ни о чем. Коля трепался с Амбалом. Похоже, он уже сгрыз воблу, и сейчас перед ним стояла полупустая кружка пива.
– Я доехал, Коля. Надо рассчитаться. Коля улыбнулся.
– Выдай ему, Амбал. Он молодец.
Амбал двинулся ко мне. Я почувствовал неладное, но не успел сгруппироваться. Удар. Я отлетел к урне и больно ушибся головой о заплеванную стену.
– Ты чего, охренел, что ли?!
Сильный удар ногой по лицу вновь отбросил меня в грязь.
– Есть мнение, мил человек, – Коля отделился от столика и подошел, держа в руке кружку пива, – что ты ермаковский зарядчик, и баба твоя, которая сейчас в больничке дите рожает, – ермаковская дочка.
– А твое какое дело?
Коля хмыкнул и вылил на меня остатки пива.
– Ты передай Михаилу Абрамовичу, что если он еще раз зарядчика своего ко мне пришлет деньги ставить, то мы его самого удавим и на заборе конюшни повесим. Добавь-ка еще, Амбал.
Я получил новый удар по голове. Сплюнув кровь, прошипел:
– Ставку хотя бы верни.
Коля искренне удивился.
– Ты чего, дурак, али как? А ну, ползи отсюда, на бегах тебе больше бывать не надо. Еще раз появишься, мы тебя или посадим или убьем, понял?
Коля двинулся прочь. Прежде чем присоединиться к нему, Амбал больно стукнул еще дважды.
Сидя около заплеванной помойки и утирая кровь, смешанную с пивом и слезами, я заметил в темном подтрибунном углу тщедушную фигурку старьевщика Вассертрума. Он теребил усы и смотрел на меня круглыми птичьими глазами.
Беговая карьера Вильгельма Зона закончилась. Но это было только началом моих несчастий.
В субботу я не поехал в больницу. Выдумал какую-то причину. Не хотелось пугать Лию побитой рожей. Вечером, приведя себя в относительный порядок, отправился отдавать долг Буковскому.
У Буковского было людно. В гостиной накурено. Люди возбужденно переговаривались.
– Надо получить разрешение городской управы. В принципе, это возможно. Сейчас такой момент, что управа может дать разрешение на демонстрацию.
– Да что вы, Александр Сергеевич! Они гайки начнут закручивать, а не демонстрации разрешать: всё, оттепель кончилась. Фрицы ясно показали, кто в доме хозяин.
– Нам нет необходимости ни у кого ничего спрашивать, – в гостиную вошел Буковский. – Это личный выбор и право каждого человека – высказать свое мнение. Но тот, кто придет, должен быть готов к серьезным последствиям. Я уверен, в данный момент власть будет действовать жестко.
– Может быть, не надо все-таки назначать на завтра, – заговорил незнакомый мне мужчина. – Идут переговоры с Парижем. В Берлин приехала французская делегация, может быть, все уладится, и войска выведут.
– Пожалуй, достаточно споров, каждый решает для себя сам. Завтра собираемся у Лобного места.
Я подошел к Буковскому.
– Владимир, вы меня очень выручили, спасибо, – я протянул пакет с деньгами.
– Ах да…не стоит благодарности. Что у вас с лицом?
– Неважно, ничего, мелкие неприятности. Что будет завтра? Я бы тоже хотел принять участие…
– Вы с ума сошли, Вильгельм. Вам это совершенно ни к чему. У вас, кажется, жена рожает?
– Да, но…
– Никаких «но», участвовать в демонстрации вам не нужно. Если хотите, приходите к немецкому посольству к полудню и прогуливайтесь. Как турист. Душой будете с нами. Кстати, можете взять фотоаппарат.
От здания немецкого посольства отличный вид на Лобное место. Когда-то здесь помещался Реввоенсовет Республики (а с 23-го года – Реввоенсовет СССР). Сначала председательствовал там Троцкий. Стал бы мир другим или нет, если бы Троцкий возглавил Россию после Ленина? Удалось бы Сталину сдержать натиск немецких армий и выжить, если бы он не расстрелял перед вой ной почти половину всех бывших членов Реввоенсовета? Никто не знает ответов на эти вопросы. Да и возможно ли узнать?..
К Лобному месту я подходил со стороны Исторического музея. Неторопливо прошел через всю площадь. Народу немного. Выходной – ГУМ закрыт. Прогуливаются в основном туристы, большинство, наверное, с Востока. Я тоже похож на приезжего. Хорошо одет, на шее болтается фотоаппарат, синяки под глазами прикрыты солнцезащитными очками.
Около Лобного места – небольшая группа. Мужчины и женщины. Кого-то я узнаю, кто-то мне не знаком. Вдруг они начинают разворачивать плакаты. Собирается толпа. Гляжу – с разных сторон площади бегут, придерживая одинаковые маленькие дурацкие шляпы, люди в серых костюмах. Ясное дело – особисты. Прибавляю шаг. Сразу, без раскачки, начинается драка. Прохожие возмущаются. Особисты объясняют: «Да это же тунеядцы, они попрошайничать тут собираются». Особисты пытаются вырвать плакаты из рук «тунеядцев». Драка разгорается. Особисты орудуют портфелями, набитыми, похоже, чем-то очень тяжелым. «Хватит позорить нашу страну! Попрошайки, вон с Красной площади!» – стукач постарше бодро пробирается к месту происшествия. Между тем народ прибывает, народ недоволен. «Фрицы, go home!», – кричит простой мужик из толпы. Пустая бутылка из-под пива летит в сторону посольства. «За вашу и нашу свободу!» – выкрикивает красивая девочка Таня, самая юная участница демонстрации «Долой оккупацию». Дюжий особист бьет ее портфелем по голове. «Перестаньте бить!» – слышу я возмущенные возгласы и не выдерживаю: хватаю особиста за воротник костюма. Он удивлен. Шляпа слетает с его головы. Бью. Слышу вой сирен. Снова бью…
Нас отвезли в так называемый «полтинник» – известное диссидентам 50-е отделение в самом начале Пушкинской улицы. Говорили, что это место патронируется охранкой. Я еще не понимал, что происходит. В «полтиннике» продержали часа три. Когда стало невыносимо, дверь клетки открылась, вошел офицер и попросил меня на выход.
