Неделя выдалась тяжелая, Лири перевезли из Штатов в Лондон, и целыми днями Майкл пытался расшевелить его. Упрямец сильно истрепал и без того истрепанные нервы. В принципе, Майкл не нуждался в помощи Лири, его собственная команда знала о психоделиках уже во сто крат больше, однако Лири действительно считался хорошим специалистом. Известность он получил, занимаясь влиянием наркотиков на мозг и нервную систему человека. В какой-то момент Лири даже опередил Майкла в исследованиях и приблизился к опасной черте, но, подобно Колумбу, исследователь плыл совсем не туда, куда собирался.
Майкл знал, в какую сторону в действительности можно уплыть на психоделиках, поэтому после получения первых положительных результатов в спешном порядке вышел с инициативой объявить ЛСД и другие опасные препараты вне закона. Лири негодовал. Его работа была в полном разгаре, но теперь он должен был ее прекратить. Ему предложили уйти под крыло спецслужб. Он отказался. Похоже, собственный психоделический опыт произвел на него слишком сильное впечатление. Отказавшись от сотрудничества, дуралей сблизился с хиппи, фактически пожертвовав профессиональной карьерой и репутацией академического ученого.
Когда-нибудь Майкл смог бы написать о нем пьесу. Или сценарий остросюжетного фильма. Ему нравилась история Лири. Наверное, он даже немного завидовал ему. Конечно, духовный ренессанс шестидесятых был слишком сложным явлением для того, чтобы считать Тимоти Лири единственной его причиной, но, вне всяких сомнений, эксцентричный ученый являлся заметной фигурой – блестящий, харизматичный, веселый пророк, открывающий новые горизонты. Почему он не желал слушать о возможных последствиях? Тщеславный, беспечный, высокомерный козел! Думая о будущей пьесе, Майкл накапливал сведения о Лири.
Тимоти Лири родился в 1920 году в Спрингфилде. Единственный ребенок в семье. Его дед считался богатейшим ирландским католиком Массачусетса. Папаша же был армейским дантистом и горьким пьяницей. Случалось, он лупил сынишку. В один прекрасный день, в разгар Великой депрессии, вручив своему 12- летнему отпрыску стодолларовую банкноту, он ушел из дома, чтобы не возвратиться. Мальчик рос непростой. Тем не менее, ему удалось поступить в университет Алабамы, где он начал изучать психологию. Карьера молодого ученого складывалась неплохо. Диплом по психологии университета штата Вашингтон; далее Беркли; защита докторской диссертации.
«Интерперсональный диагноз личности» – эта книга была написана именно тогда, в Беркли. Психодиагностическую методику, изложенную в книге, Майкл научился использовать для отбора исследуемых мгновенно. Он был благодарен Лири за его невольный вклад. Лучше бы тот и дальше занимался своими «тестами межличностных отношений», в которых действительно разбирался. Нечего лезть туда, где ты дилетант. Но дудки. Вскоре, после того как жена Лири Марианна покончила с собой в гараже их дома в Беркли, Лири отправился в Россию. В Новосибирске его навестил некто Фрэнк Бэррон, друг и коллега, который успел заявить о себе в качестве исследователя психологии творчества. Именно Бэррон рассказал Лири о своих удивительных опытах со священными грибами в Мексике. Лири вроде бы тогда не въехал и даже предостерег друга от риска потерять научную репутацию, если тот не прекратит рассказывать небылицы о действии загадочных грибов. Черт его, что ли, дернул отправиться летом 1960-го на каникулы в Мексику. Наверное, все-таки запал на удивительные рассказы. Ясное дело, там Лири сам опробовал грибы. Он описал этот «эксперимент» в работе «Религиозный опыт: его реализация и интерпретация».
Майклу было смешно. В то время он почти десятилетие руководил секретной лабораторией, достигшей серьезнейших результатов в данной области. Полный воодушевления Лири вернулся в Гарвард и начал псилоцибиновый проект. Он работал под лозунгом «понять скрытые возможности человеческой нервной системы и сделать их доступными для других». Это не входило в планы руководителей операции, особенно в части «сделать доступными для других».
Лири арестовали в Лагуна-Бич, Калифорния. Его признали виновным и приговорили к десяти годам. Майкл с тяжелым сердцем визировал приговор. Напротив строчки «возможность апелляции» он поставил – «нет».
За окном обычное хмурое лондонское утро.
«Ладно, хрен с ним, с этим Лири, пусть поработает пока», – Майкл отложил картонную папку с личным делом и взял с полированной столешницы свежую распечатку:
«Вниманию Майкла Фрейна. Расшифровка прослушивания установочной беседы агента 2-й степени Макс с агентом 3-й степени Боббер. 9 декабря. Особняк агента 2-й степени Макс. Берлин, Целендорф, 16.34».
Боббер налил себе виски. Он волновался. Вызов в Берлин беспокоил его. Нельзя сказать, что он чего-то опасался. Нет, это было просто детское волнение. Не каждый день тебя вызывают к себе домой сильные мира сего.
– Что привело вас в Берлин?
Боббер чуть не поперхнулся. Макс сидел в глубоком кресле, у его ног, обутых в мягкие домашние туфли, развалился белый сеттер.
– Прошу прощения, что привело меня в Берлин? Вроде, я так понял, вы меня сами вызывали.
– Неужели? А мне казалось, что у вас появились здесь деловые интересы. Вы ведь теперь бизнесом занимаетесь. Нет?
Боббер понял, куда клонит пройдоха.
– Стало трудно жить, группенфюрер. Да и для дела так лучше.
– Допустим. А что, наш подопечный тоже бизнесом занялся? Соскочить решил! Что вообще происходит? – Макс начинал постепенно повышать голос. – Он сидит на Востоке не первый месяц, ни черта не делает, только методично, ежедневно снимает с карточки наличные. Зачем ему столько денег, он что, опять играет? Или, может, вы теперь партнеры, может, вместе грабите германскую казну?! Не отсюда ли деньжата на твои делишки – «Кооператив Афина», артель «Херопласт», рекламное агентство еще какое-то. Чего рекламируете – в Готенбурге шаром покати.
– Обидные слова говорите, группенфюрер. Давно не были вы у нас, на готских просторах. Алларих Сергеевич крепко за дело взялся. Завертелись казачки, шуструют чего-то, да и другие людишки – кто приторговывает, кто мастерит… Так что, с Божьей помощью, есть что порекламировать.
– «Порекламировать», – передразнил Макс. – За дурака, что ли, меня держишь? Думаешь, не знаю, что твое агентство рэкетом занимается, в разборках гангстерских участвует!
Боббер надулся.
– Если знаете, чего спрашивать. Правда! Много говнюков-беспредельщиков из щелей повылезло. Грабит молодое поколение предпринимательское. Кто же его защитит, если не мы! А про разборки – зря вы так. Знаете, какие у меня пацаны творческие в агентстве, какие слоганы придумывают? Один Витек чего стоит!
Боббер ловко вытащил из портфеля черную хлопчатобумажную майку с короткими рукавами.
– Это вам, группенфюрер, подарок. Как раз Витька сочинение.
– Веселая маечка, – улыбнулся Макс, разглядывая напечатанную на футболке надпись «HUGO BOSS».
– Да, быстро ты раскрутился, ничего не скажешь. Кто там курирует твою банду, Крюгер?
– Так точно! Оберштурмбанфюрер Крюгер.
– Ну, ладно… А что все-таки с Вильгельмом? Зачем ему деньги?
– Ей-богу, не знаю, группенфюрер. Я с него ничего не получаю… Разве иногда, по мелочи… Фрейн перелистнул страницу распечатки. Ему нравилось читать, как старый гестаповец расставляет акценты и ведет разговор туда, куда ему нужно.
– Итак, что мы имеем? Он встретился с Солженицыным?
– Так точно, группенфюрер. Солженицын передал ему архив и поручил заниматься экспертизой текста Шолохова.
– Отлично! – Макс поднялся и в возбуждении прошелся по комнате. – Он приступил к работе?
– Да, группенфюрер.
– Так что же вы молчите?! Копия при вас?
Боббер кивнул и вытащил из портфеля тонкую стопку ксерокопий отличного качества. Макс с нетерпением надел очки. Прошло несколько минут, в распечатке, которую читал Фрейн, они были
