Бельгийца, – сказал он себе. – Знать его не знаю». Очень были нужны деньги. А теперь? Нужны мертвецу деньги? Дружки Бельгийца напали на Гастингса прямо в гостиничном номере. После недолгой борьбы его скрутили и удавили, а потом, закатав в бочку с цементом, выкинули в реку в районе Автозаводской.
Эркюль Пуаро шагал по летней Москве, мурлыкая песенку. Он был доволен: как всегда, одним выстрелом Бельгиец завалил целую стаю вальдшнепов. Крупный заказ с наводкой на Боббера выполнен. Наглый выскочка Гастингс наказан. Сюжет для новой книги готов.
Пуаро и раньше иногда удивлялся, почему никому не приходит в голову простой вопрос: как случается так, что он, великий сыщик, всегда находится рядом с преступлением? Пуаро в замке – там убивают. Пуаро в поезде – и там убивают. Пуаро на корабле – глядишь, тоже убийство. Бельгиец усмехнулся. Он любил свою работу, но сейчас хотел отдохнуть. Сладко хрустнув глянцевым пригласительным, он повернул стопы к Пушкинскому музею. Бельгиец желал присутствовать на открытии выставки «Москва – Берлин».
Утром того же дня
Бондаренко встал рано. Погода не предвещала ничего дурного. Спустившись в подъезд, подошел к почтовому ящику, подумал: «Вот и все, час пробил». Вставил старый золоченый ключик в ржавый замок. В ящике, сложенная вдвое, лежала миланская газета «Репубблика».
Бондаренко вышел из подъезда. Он сел в кафе и открыл газету на нужной странице. Факты, события, люди – все разом пронеслось в голове. Бондаренко вспомнил молодого Вильгельма и летний день 1966-го, когда симпатичный однопроцентный кандидат впервые переступил порог лаборатории. Вспомнил красивое лицо Лии, которую подобрали для Вильгельма комбинаторы Фрейна. Вспомнил родившихся близнецов, приставленную оберегать их Зою, вспомнил каждый день тяжелой, ни на минуту не отпускающей от себя реальности. Бондаренко не хотел заглядывать в будущее. Он хотел прожить окончательную реальность легко, без груза воспоминаний о реальности прежней. В конце концов, это его право. Он слишком много сделал в этой жизни.
Бондаренко уткнулся в газету. Вот нужная колонка. «Картонки Минервы». Дурацкое название. Он прочитал условленный заголовок: «Размышления о путешествии во времени».
Знак подан. Сегодня все свершится. Адам Зон отправится в небывалый круиз. Как он сейчас? Готовится к открытию выставки или к похоронам убитого брата? Теперь это не важно. Голем пропитан катализатором и готов к действию. Операцию не остановить.
Бондаренко допил кофе и напоследок вновь заглянул в газету. Текст Умберто был смешным: «…Одним словом, как бы ни обстояло дело, путешествия во времени создают многочисленные трудности. Мы не только сами не умеем путешествовать в прошлое, но и совершенно уверены в том, что даже в отдаленнейшем будущем люди не овладеют такой способностью. Действительно, если бы в будущем кто-то смог путешествовать в прошлое, мы бы об этом узнали, ибо он явился бы к нам. А мы с вами не видели никаких путешественников во времени. Разумеется, на этот довод тоже найдутся возражения, например: люди будущего давно умеют путешествовать в прошлое и находятся среди нас со времен неандертальцев, но, выполняя распоряжения властей будущего, они не могут открыться».
Какая же ахинея! Бондаренко закрыл газету. Пора ехать.
Он сел в троллейбус и по Садовому кольцу добрался до Красных ворот. Под землей перешел на другую сторону. Миновал книжные развалы уличных букинистов и двинулся направо в сторону старой лаборатории.
Дойдя до знакомой арки, он повернул в черный двор и очутился перед черной дверью. Щелкнул черный замок, и Бондаренко вошел.
Здесь давно никто не работал. Все запылилось. По углам висела паутина. Бондаренко прошел мимо сто девятой комнаты и толкнул дверь, ведущую в бывший кабинет Розенцвейга.
Дверь открылась легко. Железные петли заботливо смазаны. В глубине темного помещения на стене висел ковер. Необычайной красоты очаг был выткан на нем стамбульскими мастерами. Деревянный череп Буратино работы художника Макаревича покоился рядом с ковром на письменном столе.
Бондаренко прошел в кабинет и направился к нарисованному очагу. Отдернув тяжелое полотно, он увидел сейф. Маленький позолоченный ключ от почтового ящика прекрасно подошел к сложному замковому механизму. Лязгнули как будто железные цепи. Тяжелая броня поползла вверх.
На железной полке стояло несколько склянок с оранжевыми этикетками. Бондаренко внимательно осмотрел каждую. Затем выбрав одну из них, пошарил в глубине сейфа и вытащил большую кость, на первый взгляд – берцовую.
Тщательно обработав ее жидкостью из склянки, Бондаренко сунул кость в рюкзак и поехал в Пушкинский музей.
Собачью будку у входа в музей уже сколотили. Последние приготовления перед открытием подходили к концу. Завершалась развеска в Греческом зале.
Куратор Адам Зон только что ушел пообедать. Шептались, что он страшно подавлен. Ползли тревожные слухи о леденящем душу убийстве, якобы случившемся на яхте «Белорус». Поговаривали, что убит могущественный Абрам Зон, бывший партнер Боббера, брат куратора выставки. Неясные предчувствия бередили души людей.
Бондаренко подошел к будке. Он вынул из рюкзака кость и трижды громко постучал ею по деревянной крыше. Внутри заурчало. Зазвенела цепочка. Сначала из будки показались бакенбарды, затем умное лицо в прямоугольных очках.
– Мы знакомы? – вежливо спросил Скот, глядя снизу вверх на Бондаренко.
– Отчасти. Виделись пару раз, – ответил Бондаренко и быстро сунул кость внутрь будки.
– Это чего? – успел спросить Скот и жалобно заскулил.
– Давай, давай, – грубо сказал Бондаренко и для убедительности ударил ногой по будке.
Скот втянул голову в плечи. Попятился назад. Прижался голой спиной к дальней стенке деревянного убежища. Глаза его закатились. Ноздри, шевелясь, вдыхали особый аромат, исходящий от брошенной кости. Скот снял очки. Медленно отстегнул цепочку от ошейника, поднес кость к губам и с неистовым рычанием впился в нее зубами.
Когда возня, хруст и рычание прекратились, Бондаренко нагнулся и заглянул в будку. Все по плану. Свернувшись калачиком, Скот мерно посапывал. Ровно через три часа, за час до открытия выставки, он проснется. Проснется и будет ждать. Будет ждать, когда Адам Зон пройдет мимо будки.
Четыре часа спустя
Почетные гости входили в музей по ковровой дорожке. Уже прошли политики, звезды кино и голубого экрана. Настал черед участников выставки и куратора. За ними пойдут журналисты, а уж потом счастливые обладатели пригласительных из числа обывателей.
Скот проснулся около часа назад. Нюх его обострился. Этого нельзя было сказать о зрении. Он снова надел очки и сейчас поблескивал ими из темной будки. Мимо шли люди. Для порядка Скот иногда тявкал. Кто-то шарахался, кто-то хихикал, иные бросали конфету или жвачку, но никто, ни один не подошел и не погладил.
Пуаро стоял за ограждением, ожидая, когда начнут пропускать по пригласительным. Его взгляд скользил по зеленому двору Пушкинского музея. Внезапно нечто необычное заставило его напрячь зрение. Под деревьями на газоне стоял высокий человек с рюкзачком. Охрана как будто не замечала его. Между тем, он выглядел странно: темный длиннополый пиджак, подозрительно смахивающий на лапсердак, надменно скрещенные на груди руки. Человек неотрывно смотрел на собачью будку.
Скот ощутил приближающийся запах Адама Зона. Старые обиды отступили и почти сразу исчезли. Все существо заполнил голод. Острый, поглощающий любые другие чувства голод.
Скот выпрыгнул из будки, разбрызгивая слюну и изрыгая нечеловеческие ругательства. На четырех конечностях он мчался по направлению к Адаму.
Через минуту все было кончено. Растерзанный Адам валялся на ступенях.
Бондаренко шел прочь.
Звучали сирены.
Над Папуа – Новой Гвинеей поднималась буря.
Пуаро стоял потрясенный. Многое довелось ему повидать на своем веку, но такое он видел впервые.
Наступала окончательная реальность.
