Павел вспыхивает:
– Я и сам так считаю. Я бы с вами…
– Ну-ну, расти. В свое плавание беру разжалованного Лутковского, выручать надо. А ты время не теряй, учись. Моряк должен быть образованным. Кука путешествия читал? Возьми у меня.
Отпустив руку Павла, Головнин отечески ухватывает острый подбородок Дмитрия и тянет к себе:
– А ты, быстрый, помалкивай, о чем слышишь, ясно?
– Как можно, – обижается Дмитрий. – Мы не ребята.
Несмотря на убеждение, что он взрослый и о всем по-взрослому может судить, в новом плавании на бриге 'Феникс' Дмитрий ведет себя мальчишески, отлынивает от работы в парусах, а на стоянке ищет знатных знакомств. В Стокгольме покидает Нахимова для танцев в доме российского посланника. В Копенгагене проводит время с наследным принцем.
Павла Нахимова не увлекают пышные балы. Столь же мало ценит он планы Дмитрия, мечтающего вместе с датским принцем об отмщении потомкам Нельсона за сожжение этим адмиралом датского флота и пиратское крейсерство в балтийских водах. После вечера у Головкина отроческие годы Павла будто сразу кончились. Плавание на бриге 'Феникс' – последнее учебное плавание. Зимой предстанет перед флотской, артиллерийской и астрономической комиссиями. Еще один последний год учения, и он станет офицером. Что предстоит делать? Будущая жизнь – зачарованная страна, белое пятно на карте. Ее нужно открыть, в ней нужно определить свой курс. Ничего не значит, что до тебя по этой стране шли другие. Опыта старших мало, нужен свой, собственный. Вот старшие братья уже определились, но их путь для Павла не годится. Даже с Иваном, сверстником, они идут разными фарватерами.
На бриге 'Феникс' для такого направления ума у Павла благоприятная обстановка. О качестве морской практики заботится опытный офицер. Капитан-лейтенант Милюков – один из пяти офицеров русского флота, овеянных славой участия в Трафальгарском сражении.
Для успокоения петербургского начальства воспитатель гардемаринов, все тот же Шихматов, с деланной непосредственностью сообщает анекдотические наблюдения путешественников. Он пишет из Стокгольма: 'Его величество, страдая от паралича, принял нас в кабинете своем, сидя в креслах в полном мундире. Будучи по причине крайнего расслабления косноязычен, сделал несколько вразумительных вопросов о нашем плавании и отпустил нас от себя весьма милостиво. Несмотря на изможденное немощью тело, его дух, кажется, еще не лишился своей бодрости, ибо глаза его удивительно живы и быстры…'
Из Копенгагена Шихматов с мнимым восторгом заявляет: 'Толикое видели к себе внимание их величеств и их высочеств, что даже приведены были тем в удивление…'
Но гардемарины, которые хотят быть моряками, могут оставаться в стороне от веселья в иностранных столицах. Такие юноши изучают морские базы. Гардемарин Павел Нахимов старательно записывает в личном журнале: 'Карлскрона – главный шведский военный порт. Наиболее достоин в оном примечания новый бассейн, имеющий вид четверти круга, с пятью покрытыми доками, по дуге расположенными. В доках два 82-пушечных корабля заканчиваются и два заложены. На рейде 12 кораблей (один из них – наш 'Владимир'), 8 фрегатов и 2 корвета…'
Павел стоит помощником вахтенного офицера в открытом море. Лейтенант Дохтуров доверяет Нахимову больше, чем другим гардемаринам. Он не отменяет ни одного распоряжения Павла. Но, несмотря на удачное управление, юноша волнуется. Он обыскивает горизонт – не находит ли шквальная облачность. Он зорко осматривает – хорошо ли обтянуты брасы, как стоят паруса и достаточно ли наполняет их ветер. Он посылает проверить, сколько воды в интрюме. Он берет высоты солнца, снова и снова определяет место корабля. Так вахта превращается в напряженный спешный труд.
Он наконец сознает, что работать надобно иначе. Когда стоят вахту Мардарий Васильевич Милюков или Дохтуров, они безразлично прохаживаются по шканцам, не сходят с них и только изредка тихо подают команды. Павел тоже пытается принять равнодушно-спокойный вид. Но это удается плохо. Чтобы развлечься и избавиться от тревоги, он начинает вспоминать все, что знает о близком Гангуте, пытается представить себе атаку гребных судов на корабли шведов.
'Должно быть, нашим было адски трудно…' Он закрывает глаза и слышит гулкие выстрелы, весла с шумом ударяют по воде, рассыпая пестрые брызги.
Вдруг фуражку, сдвинутую на затылок, срывает ветер и катит по палубе. Павел вздрагивает, хватается за поручни. Корабль зарывается носом в воду, и волна окатывает бушприт. Все же пропустил ветер, и корабль на два румба уклонился с курса. Черт знает что! Сейчас выскочит Милюков и даст взбучку. 'Эх вы, вахтенный начальник! Не брались бы, господин гардемарин…' Мгновенно подает команду:
– Поднять фок- и грот-брамсели.
Вахтенные уже раскачиваются в вантах. С увеличенной парусностью бриг прибавляет ход.
'Так и есть, Мардарий Васильевич поднялся наверх, сейчас распечет'.
Павел смущенно рапортует:
– Идем бейдевинд левым галсом. Несли три марселя и бизань… Я прибавил по причине перемены ветра…
– Очень хорошо. – Мардарий Васильевич одобрительно улыбается.
Несколько минут безразлично ходит по шканцам и опять говорит:
– Вы будете хорошим моряком, Павел. Не ленитесь только и не засиживайтесь на берегу…
Четвертого февраля 1818 года гардемарины выстроены в шеренги от края громадной столовой залы. Инспектор классов, капитан-поручик Марк Филиппович Горковенко, подходит к столу и деликатно сморкается. Канцелярский служитель кладет перед ним экзаменационный журнал. Двести глаз с трепетом и надеждой смотрят на широкие белые листы.
Павел сумрачен. Ему кажется, что вице-адмирал Гаврила Сарычев остался недоволен его ответами.
Разумеется! Он заставил Павла идти из Охотска к Курильским островам ('дались адмиралу эти острова, будто каждый должен ходить по пути Сарычева'). Приказал идти при противных ветрах сряду три недели, потом на месяц уложил в туманы, привел в дрейф с течением в два с четвертью узла, нагнал шквалы последовательно через все румбы, сломал ему фок, порвал все лиселя и расщепил брам-стеньгу. А когда все же Павел управился, адмирал с торжеством заявил: 'Ну, Нахимов, вы погибли, у вас давно нет воды. Про воду вы забыли вовсе'. И все члены комиссии расхохотались. Ясно, по практике ему поставят самое большое – изрядно.
– Павел, – шепчет ему беззаботный Иван, – ты унтер-офицер!
– Я?
С волнением он слушает:
– Всего по представлению комиссии и его превосходительства вице-адмирала и господина директора утверждено морским министром, его высокопревосходительством адмиралом и кавалером, унтер-офицерами 15 гардемаринов. Поставлены они по старшинству…
– Арифметика, геометрия плоская, сферичная, тригонометрия и геодезия весьма хорошо у Станицкого, Дудинского, Рейнеке, Соколова, Чигиря, Нахимова-первого (это у него, у Павла!), Кучина. Также практика и эволюция.
'Что? Практика – весьма. Ах, чудесный адмирал! Так он только посмеялся. Ну, да это же надо было сразу понять'.
– Алгебра и вышние вычисления, механика, теория морского искусства, опытная физика, корабельная архитектура, артиллерийская фортификация Дудинский, Нахимов-первый, Рейнеке… У них же история и география весьма хорошо. Российская грамматика – очень хорошо.
Павел качается в тумане. Иван опять шепчет, на этот раз с простодушным удивлением:
– Пашка, и я с отличием – двадцать второй. И не с конца, право. В третьем десятке из сотни. Правда, здорово?
В воскресенье в последний раз Павел отбивает шаг на корпусном параде. После литургии они снова в зале. Стоит торжественная тишина.
Весь корпус замер в ротных колоннах. Весь корпус слушает. 'Производятся на вакансии по флоту в мичманы и из списков по корпусу выключаются…'
Один за другим подходят новые мичманы к столу, где перед генерал-майором Баратынским лежит печатный лист присяги. Ее знают все кадеты, но сейчас опять читали, и когда Павел берет перо для
