— Каких крупных кораблей? — нетерпеливо переспросил Федор Силыч. — Там должен быть крейсер и еще миноносцы.
— По крайней мере двух больших кораблей, — ответил акустик и торопливо добавил, что такие звуки слышал, когда на учениях в Балтике вблизи лодки проходили линкоры.
Федор Силыч, ничего не ответив, опять посмотрел на миноносцы. Пеленг их вернулся к 290°, они шли на противолодочном зигзаге, и это был их генеральный курс.
Помощник сказал молитвенно:
— Один раз в жизни…
Федор Силыч с нарочитой медлительностью уяснял себе задачу: «Пропустить эти миноносцы. Остаться у них за кормой. Занять позицию на траверзе броневых кораблей. Между ними и охранением».
— Да, один раз в жизни, — машинально повторил он, и помощник увидел в глазах своего командира почти режущий блеск.
— Эсминец уже близко, без телефонов слышно. Давайте на глубину тридцать метров. Всякое движение прекратить, отсеки задраить.
— Объявить торпедную атаку?
— Ну, что ж, объявите. Хотя до атаки еще много времени… Лучше объявите.
Шум приближался к кораблю. Выделились отдельные удары винтов. У них был высокий, звенящий от стремительных оборотов гул. Звук — очень хорошо знакомый гвардейцам. Одного обладателя такого голоса, какого-то из «маасов», они в прошлом году отправили на дно. Только две минуты после взрыва держался эсминец на воде. Тогда этим залпом гвардейцы гордились, как большой победой. А сейчас миноносцы пропускались — они не заслуживали внимания. Время ставило задачу увеличивающейся сложности… Есть командиры, которые поспешили бы послать ко дну «Леберехта Мааса», а затем без смущения повернули в базу. Операция рейдеров, разумеется, сорвалась бы. После такого предупреждения они не пошли бы дальше. Но этой легкой победы Петрушенко не хотел. Он должен был повести экипаж на большой подвиг.
Акустик продолжал уточнять силы противника. Его сдавленный в узкости переговорной трубы басок назвал крейсер и еще шесть эсминцев. Он считал, что отряд повернул на румб триста пять градусов. Это подтверждало расчеты Петрушенко, тем более что сразу после доклада гул стал зловеще близок, и авангардный миноносец пронесся над самой лодкой, словно поезд над партизанами, залегшими на нижних фермах моста.
Потом только стал затихать гул, его сменили широкие волны шумов низкого тона: шли основные силы противника.
Теперь следовало поднять перископ и избрать боевой курс, хотя лодка вошла в кольцо фашистских кораблей и со всех сторон на нее двинутся враги. Трудно предположить, что десять кораблей с сотнями наблюдателей и десятками вахтенных офицеров, с дальномерами, стереотрубами и чуткими акустическими приборами окажутся слепы и глухи. Они должны увидеть и услышать.
Петрушенко понимал это, но приказал подвсплывать. Он действовал хладнокровно и расчетливо. Не поднял перископа, пока акустик слушал горизонт по всей окружности и докладывал, что до ближайшего миноносца больше десяти кабельтовых.
Сначала в стекле были только зеленые брызги, потом гребень схлынул; проплыло серенькое сумеречное небо, и вдруг начал нарастать высокий корпус. Башня над башней щетинились развернутыми орудиями. А когда корма с буруном уплыла за рамку, во всю длину делений простерся борт крейсера с высокими мостиками, на которых, как птичьи гнезда, лепились радиорубки, зенитки, автоматы, дальномеры, антенны и трепетали флаги.
Федор Силыч, широко расставив ноги, проворно повел перископ дальше. Этот крейсер был концевым, мателотом[3] шел другой крупнейший корабль. В эту плавучую крепость ему не нужно было всматриваться. Он сразу узнал врага.
Он знал его давно, с последнего своего рейса на паруснике. Тогда буксир тащил его корабль вверх по Эльбе к Гамбургу. Был солнечный день, и команда — будущие командиры торгового флота — высыпала на палубу, с любопытством оглядывала бесконечные причалы, где швартовались, разгружались и нагружались лайнеры, сухогрузные суда, танкеры. Со стороны города доносились марши духовых оркестров и крики толпы. Где-то грянуло несколько залпов салюта.
— Почему торжество, господин лоцман? — спросил Федор Силыч.
Угрюмый немец, разжав квадратные челюсти, гордо сказал:
— Сегодня большой день германского морского могущества. Поднят флаг на сильном корабле, герр капитан. Смотрите вправо и увидите «Гросс-адмирала».
Федор Силыч вежливо поблагодарил и еще более вежливо спросил:
— Может быть, запрещается изучать силуэт этого корабля?
— О, сколько угодно, герр шкипер, сколько угодно. Новые корабли рейха неуязвимы, и никто таких не построит. Так говорят наши адмиралы и фюрер, а они знают, что говорят.
Да, крейсер выглядел внушительно, во всяком случае не менее внушительно, чем корабли этого класса у англичан и американцев. Но один уникальный корабль еще не составляет морской силы. А удастся ли Германии построить такое количество крупных кораблей, чтобы ее флот мог стать наступающей величиной и оспаривать господство на морях?
«Нет, не удастся», — решил Федор Силыч. Гитлер развяжет мировую войну раньше, чем их верфи спустят серию таких кораблей.
Может быть, эта встреча забылась бы, но клиперу довелось встретить «Гросс-адмирала» и в открытом море, и эта новая встреча имела, так сказать, символический характер. Клипер бежал под всеми парусами белоснежным красавцем, но свежий фордевинд не мог состязаться в силе с мощными турбинами гигантской стальной крепости. «Гросс-адмирал» легко обогнал парусник. Однако затем не скрылся за пенистым горизонтом, а лег на обратный курс и, перерезая путь парусника, вдруг повернул длинные хоботы башенных орудий на него. Метнулось белое пламя, с рокотом прошли высоко над клотиком гигантские снаряды.
Федор Силыч не задрал голову вверх, не посмотрел на могучие всплески разрывов в воде. Он глядел на свою молодежь. В их напряженных лицах возмущение и презрение к дикой выходке фашистов победили страх.
— Да, испытывают наши нервы, — сказал он, ни к кому не обращая своих слов, и одобрительно кивнул помощнику, щелкнувшему фотоаппаратом. А тот все же решил объяснить свой поступок:
— Может быть, в третий раз придется встретить.
Вот она, третья встреча! Но фотографа — помощника с клипера — уже нет в живых, погиб под Севастополем в море. От него на память осталась фотография с надписью, выразившей силу души советского человека. Кажется, так: «Не спустить фашисту парусов корабля социализма!»
«Не спустить, и самому идти на дно», — подумал Федор Силыч, опуская перископ. Он начал осторожный маневр, который должен был приблизить его на шесть — семь кабельтовых к цели.
Трудное занятие — маневрировать под водой, когда для контроля нельзя взглянуть на море, а выйти надо с точностью до двух кабельтовых по дистанции и уклониться можно от намеченного направления не больше, чем на три — пять градусов. Атакующая лодка должна послать торпеду к движущейся цели, чтобы угол встречи обеспечил надежный удар в подводную часть корабля врага…
В первый раз в атаку выйти не удалось. В момент, когда Федор Силыч считал, что вышел в точку и выдвинул перископ, крейсер успел отвернуть на пятнадцать градусов.
Напряженно и молчаливо ждали в носовом отсеке желанной команды. Торпеды были уже в трубах на «товсь». Надо было лишь открыть крышки и толкнуть сжатым воздухом страшные снаряды, чтобы они пошли на цель. Но команды не последовало. По убыстренному движению корабля (тяги пушек дрожали, и слышно было, как расступается и журчит вода у бортов) все в лодке поняли, что командир возобновил маневр.
С затаенным страхом перед возможностью неудачи следил помощник за Федором Силычем. Нет, довольно маневрировать вслепую! Всплыть под перископ и атаковать. Пусть расстреляют лодку, но зато враг наверняка отправится к чертовой бабушке. Лучше умереть, чем дать ему уйти…
Будто отвечая на его мысли, Федор Силыч послал к лешему и луну, и солнце, невидимое за горизонтом, но все-таки освещавшее море. Однако раздражения в его голосе не было. Он уверенно отдавал
