В кают-компании перевернутые и связанные кресла порвали путы, но, стиснутые между колоннами пилерсов, скопом, с глухим шумом ползали на узком пространстве. Чугунная статуэтка девушки со светочем в обнаженной руке, которую приобрел для кают-компании еще Долганов, лежала ничком, закутанная во флагдук, и рука ее сиротливо взывала о помощи. Сенцов подошел к барографу: давление продолжало резко падать. На такой низкой шкале Сенцову еще никогда не приходилось видеть перо барографа, и он подумал, что корабль, наверное, в самом центре циклона. Потом его поманило лечь на широкий кожаный диван. Он поспешил избавиться от соблазна и, подавляя зевок, вернулся на палубу.
Транспорт теперь дрейфовал с другого борта. К нему подходил «Умный» и что-то сообщал прожектором. Глядя на «Умный», можно было представить себе, как выглядит «Упорный». Над водой выступали только мостик, широкая труба и надстройки. Торпедные аппараты, носовые и кормовые орудия были в клокочущей пене.
Часть отдыхавших артиллеристов начала пробираться по шкафуту на ют, и Сенцов решил идти с ними до энергопоста. Он ухватился за штормовой леер и побежал, пользуясь минутой, когда волна отхлынула с подветренного борта. Но на середине пути встала темно-зеленая стена воды, холодный гребень выгнулся над людьми, и Сенцов, не успев даже втянуть голову в плечи, очутился под водой. Стремительный напор оторвал его ноги от палубы, швырнул вверх, с размаху бросил на переборку и перевернул вниз головой, так как Сенцов не хотел выпустить троса. Отплевываясь от горькой воды, поддержанный чьей-то товарищеской рукой, он, наконец, стал на ноги. Вода схлынула. Можно было продолжать бег к спасительной рубке механика.
Несмотря на то, что дверь от энергопоста открывалась прямо на палубу, здесь было тепло и сухо, и мокрый Сенцов смущенно остановился за комингсом.
— Хотите картошки? Чаю? Ничего не хотите? Тогда сушитесь!
Механик спустил ноги с дивана, очищая для гостя место перед электрической грелкой, и забрюзжал;
— Долго еще эта чертова канитель будет длиться? Хоть бы уж взяли посудину и пошли вперед. Маневровые машинисты с ног валятся. Смотрите, — он показал на светящиеся в панелях зеленые, белые и красные кружки, — какое рабочее напряжение. Почти без резерва работаем. А если еще пар сядет?
— Авось не сядет, — обнадежил Сенцов.
— Хм… Если паропроводные трубки потекут, на такой качке не легко будет заглушины ставить. Машинисты и так изжарились. Ну, конечно, там на мостике знают одно — мы с «Упорного».
— Это же ваша любимая присказка, механик: «Мы — с «Упорного».
Офицер опять хмыкнул и обмяк.
— Моя. И никто, кроме БЧ-пять,[5] не имеет на нее прав. Мои лошади везут. Но…
Он пригнулся и сказал шепотом, хотя они были в посту одни:
— Ежели провозимся сутки, нам не хватит топлива до ближайшей базы. По примеру неких умников жечь в котлах мебель и книги? Решетом воду носить?
— Справимся скорее. Еще час-другой — и заведем буксиры. Стыдно, двум миноносцам не управиться.
— А про шторм забыли? — чуть ли не с торжеством сказал механик. — За всю службу я в таком шторме третий раз. Первый раз, когда на поиски папанинской льдины ходили, второй — рыбаков на траулерах выручали, и вот — третий. Да этот, пожалуй, чище. Обыкновенный шторм на все голоса поет, а этот — который час уже — тянет одну волчью ноту без передышки. Одна у меня надежда, что на «Ангаре» механики исправят повреждения.
— А если «Ангара» не пойдет самостоятельно? Пропадем, что ли?
Механик усмехнулся.
— Эх, Сергей Юрьевич, будь ты чужой человек, я бы тебя пугнул. Но ты знаешь то же, что и я. Пока на мостике Николай Ильич, можем, не рассуждая, делать свою работу. Он вывезет.
Сенцову всегда приятно было слышать похвалы Долганову, но он сердился за давешний разговор и ворчливо заявил:
— Непогрешим римский папа. А у нашего Николая Ильича бывают заскоки. Мы вчера крепко поспорили. Хочет с миноносцами в светлое время идти в набег к норвежским берегам.
Повторяя свое мнение о плане Долганова, Сенцов вдруг понял, что боится за его жизнь, и, злясь на себя, упрямо буркнул:
— Озорства не люблю.
Механик покрутил головой и посвистел. Наконец сказал:
— Озорство? А я даже по своей специальности с комдивом не спорю.
Корабль резко лег на борт, и в дверь не вошел, а влетел командир машинно-котельной группы.
— Беда! — угрюмо доложил он, торопливо отряхиваясь и стирая воду с лица. — У Балыкина водогрейные трубки лопнули.
— Сейчас спущусь к нему, — неторопливо сказал механик. — Останьтесь на посту и передайте в другие котельные, чтобы поднимали пар до максимума. А за доклад не по форме, товарищ старший лейтенант, арест на сутки при каюте. В базе, конечно.
Балыкин успешно справлялся с работой, несмотря на то, что держать пар «на марке» было трудно. Давление в циркулярной помпе ослабевало, масло охлаждалось, турбовентиляторы захлестывались волной, а болтанка мешала разглядеть подлинный уровень в водомерном стекле. Балыкину приходилось носиться от одного поста к другому и неустанно проверять показания приборов, доверяясь прежде всего чутью. Он ожесточался, без конца пил воду, но не очень тревожился. Конечно же, шторм должен пойти на убыль, а как только окончится качка, обнажающая винты, — и работать станет легче. Течь в водогрейных трубках была досадной неожиданностью, и он нетерпеливо дожидался разрешения механика открыть лаз над топкою и забить аварийные трубки. Почему командир группы не решился сам принять его предложение и убежал к командиру части? На доклады уходило дорогое время. Недоставало, чтобы по поводу аварии беспокоили командира корабля! Балыкин облегченно вздохнул, когда механик спустился и, выслушав его соображения, приказал действовать.
Торопливо надевая ватник и обмазывая лицо жиром, старшина спросил, что наверху.
— Слабеет ветер?
— Ну да!.. Вьюшку со стальным тросом сейчас вывернуло вместе с кронштейном. К вам вплавь добрался, — коротко определил обстановку механик. Он не сказал, что при этом ударе шторма покалечены люди. Механик не сомневался в мужестве Балыкина, но, стремясь скорее попасть в шахту котельного, не успел разобраться в происшествии.
Зато Сенцову, прихлопнувшему за механиком крышку люка, довелось увидеть, как потащили в лазарет бойца с размозженной ногой и другого бойца с разбитой и залитой кровью головой, и тут же он увидел, как исчезает в волнах беспомощное тело третьего матроса. Прежде чем корабль взял курс на утопающего, его накрыл огромный вал, и он больше не показался на поверхности. Ползком, прижимаясь к переборке, Сенцов настиг группу матросов, ухвативших вьюшку с тросом. Люди упорно сопротивлялись качке. Корабль в неистовом рывке летел с волны в пропасть, а вьюшка с намотанным тросом яростно прыгала, затем корабль становился дыбом, и стальной груз тащил матросов к корме на скользкие бомбоскаты. Сенцов вмешался в толпу и присоединил к общим усилиям свои. Давняя отвычка от физической работы сказалась сразу. На коже появились ссадины, ладони защипала солоно-ледяная вода.
Потом, едва они заарканили и принайтовили увертывающуюся вьюшку и обвели трос вокруг платформы орудия, раздалась команда приготовиться к заведению буксира.
Увлеченный работой, Сенцов забыл об опасности, забыл о цели трудных маневров корабля и удивился, когда рядом вырос высокий борт транспорта. Теперь артиллерист, у которого были умелыми помощниками Кийко и Ковалев, хорошо расставил бойцов, и три проводника с бочонками полетели на «Ангару». Там кошками ухватили анкерки, и мощный стальной канат сразу выскочил из воды гибкой змеей. Матросы сноровисто потравили еще несколько десятков метров каната, и транспорт, преодолевая встречную волну, пошел за «Упорным». Правда, он еще вилял из стороны в сторону, пока с его кормой сближался «Умный». Но когда Неделяеву удалось завести второй буксир и заменить своим кораблем рулевое управление транспорта, буксировка сразу облегчилась. Сцепленный караван двинулся вперед, хотя казалось
