растить…
Я вспомнил скрюченного старика в инвалидном кресле и замолчал. Молчала и Навсикая. Жужжали мухи. За сараем радостно хрюкал ублажающий девиц Жбан.
Иногда я думаю, а что было бы, избери богини арбитром на своем дурацком суде не Париса, а моего дедулю? Мне кажется, что он просто съел бы проклятое яблоко и пожелал этим гусыням доброго утречка. Возможно, бессмертные и прибили бы его, но тогда бы войны точно не было. Или не все так просто?
Вечером нагрянули женихи. В высоких бараньих шапках, пахнущие смазкой, кислым потом и салом, они вкатили в поселок на мини-тракторах. Навсикая, до этого скромно молчавшая о своем суженом, представила меня Грегору. Усатый, на полголовы выше меня, с глупым и незлым лицом, он протягивал невесте завернутый в газету шмат сала.
— Вот, обменял вчера на спиртягу. Прикинь, я из цеха уволок бутыль какой-то дряни, вроде для протирки стекол, но ничего, Нияз взял. Сказал, на базаре в воскресенье толкнет. А что? Если кто и потравится, я ни при чем, мало ли — может, Нияз им оси своего Камаза протирать собирался?
Он торжествующе улыбнулся и тряхнул пакетом.
— А сало хорошее. Припахивает малость, но ничего, есть можно. Вот, бери.
Навсикая хихикнула, приняла сало и убежала в дом, оставив меня разбираться.
Я упер руки в бока и приготовился к драке.
— Слышь, парень, — Грегор, похоже, и не догадывался о том, что ему грозит, — ты по морю приплыл, да?
— Нет, — ответил я с наивозможным ехидством, — прилетел на крыльях птицы Рух.
Пока Грегор чесал курчавую шевелюру под шапкой и придумывал ответ, из дома вышел Филин. Он остановился в паре шагов от нас, склонил голову к плечу и принялся изучать жениха, как любопытное насекомое. Филин всегда был малость снобом.
— Дак по морю-то плавать того… опасно, — нашелся наконец мой конкурент, — ты бы остался. Вон баб сколько, на всех и мужиков не хватает. Записывайся к нам на завод, а? Как раз в сборочном цеху рабочих набирают. Платят хорошо, ты не думай. Премию выдают, квартальные. Общежитие есть, а вообще-то много домов пустых стоит, заходи, селись. Ну, так как?
Похоже, он немало воодушевился этой идеей. Я представил себя и Рыбьего Царя в сборочном цеху и развеселился.
— А что, — говорю Филину, — пошли, что ли? Квартальные же. Потом спирт метиловый можно тырить и на рынке по воскресеньям лохам впаривать. Или самим выпить, а? Представляешь — один глоток, и станешь как Тиресий. Или как Гомер. На выбор.
Филин снисходительно улыбнулся. Жених еще подумал, поскреб под шапкой и решил, что на него наезжают.
— Ты чего, а? Я ж к тебе по-хорошему, а, а ты чего? И чего ты на Навсикаю пялился, а? Ты смотри, а то мы того…
Он оглянулся на остальных женихов, лузгающих семечки и обменивающихся шлепками с деревенскими дамами в паре шагов от нас.
— Мы ж не посмотрим, по морю ты плаваешь или там еще по чему. Может ты, гнида, и вообще не человек, а оборотень сумеречный…
Для начала я врезал ему в челюсть. Он картинно рухнул в пыль, захлюпав и заклокотав окровавленным ртом. Женихи встрепенулись, и, бросив красоток, поспешили к месту драки. Филин обреченно вздохнул, сунул два пальца в рот и заливисто свистнул, призывая Царя и Жбана.
Навсикая приложила мне к глазу свинцовую примочку и ядовито спросила:
— А совсем без драки нельзя было?
Ответил вместо меня Филин. Он, как и всегда, меньше всех пострадал в сражении, и теперь развалился за столом, закинув ноги на спинку соседнего стула.
— Нельзя, фрёкен. Совсем без драки никак не получается. У нас ведь как: кто не бос — кровосос, кто не бит — паразит, а кто не за нас — пидо…
Я ткнул его кулаком под ребро.
— Прости дурака, Навси. Он у нас говорлив не в меру, но, когда доходит до дела, становится тих и скромен. Правда, Филя?
Филин показал мне средний палец и вытащил из кармана свои записки. Жбан хлюпнул разбитым носом и спросил — как всегда, не вовремя:
— Какие планы, Мак? Вроде с движком мы разобрались, водой запаслись, тетка Алеппа обещала соляры подкинуть. Когда трогаемся-то?
Я побоялся оглянуться на Навсикаю и уставился на кувшин с кислым молоком. Навси молчала. Я пялился на кувшин. Филин украдкой показывал Жбану кулак. В боку кувшина, казалось, уже зачернела дырка, когда вошел Алкиной с двумя буханками и нарушил затянувшуюся паузу.
Ну, как мне было сказать ей, что нам пора уезжать? Мы лежали, обнявшись, ее губы утыкались мне в плечо. Теплое пятнышко слюны уже начало остывать. Ночь была холодной. В сарае, под связками сухого тростника и высушенными водорослями, рыскали мыши или какие-то твари покрупнее. Пахло морем, потом и почему-то корицей. Ноги Навсикаи высовывались из-под куртки и казались такими гладкими, такими белыми. А больше ничего белого не было в этом мире.
Я не знал, как мать провожала отца — я ведь тогда еще не родился. Зато прекрасно помнил, как она провожала меня.
— Езжай! Езжай, сгинь, как твой пьянчуга-папаша! Пусть заберут тебя черти и горбатые мойры! Давай, гоняйся за золотым руном, авось, повстречаешь папочку где-нибудь на полдороге. Передай ему тогда, что он может не возвращаться!
Никогда она так не кричала и не плакала — даже когда до нас дошла весть, что ее отец, Пелей, сгинул где-то на севере.
Утро было туманное, мерзкое, мрачное. «Арго» глухо кашлял, прочищая двигатель. С гор двигались медленные черные цепочки — похоже, воинство женихов серьезно обиделось и готовило суровую расправу. Тем больше поводов покинуть гостеприимный берег.
Я стоял у самой воды и держал Навсикаю за руку. Встрепанная, не выспавшаяся толком, она напоминала ушастого воробья.
— Ты можешь поехать с нами. Я поговорил с ребятами, они согласны.
Я ожидал, что она кинется мне на шею. Ладно, если быть откровенным, я ожидал скандала и только потом — неохотного согласия. Я был готов даже к тому, что она повиснет на мне и скажет: «Я никуда не поеду и тебя не пущу».
Навсикая улыбнулась, сдула со лба чертовски привлекательную кудряшку и спокойно сказала:
— Нет.
Наверное, я выглядел совсем глупо, потому что она меня пожалела.
— Ты очень милый. Нет, правда, ты симпатяга, — она провела рукой по моей щеке, потрепала волосы, — но ты псих. А с психами тяжело. Поэтому ты давай-ка ищи свое руно, спасай мир, а я уж как- нибудь с Грегом…
— Да он же тебя прибьет!
Навсикая рассмеялась.
— Много ты понимаешь! А даже если и прибьет — потом приласкает, подарит что-нибудь. А ты мне что-нибудь подарил?
Я стоял на корме и смотрел на маленькую удаляющуюся фигурку, такую чистую и белую, как шапочки снега на дальних горах.
— Ни фига она меня не бросила. Это я ее отшил.
Сказал, гордо развернулся и пошел в кабину. Филин насмешливо ухнул мне вслед.
