сразу сообразил, что мне что?то кричат, и очухался, только когда человек с бородкой — врач? — отпихнув меня, упал на колени в грязь рядом с мальчишкой. Подняв на меня перекошенное от ярости лицо, он проорал:
— Вы что, с ума сошли — его сюда притаскивать? У мальчика же эпилепсия! Найдите мне быстро палку…
Я лихорадочно заоглядывался в поисках палки — и тут от могилы заверещало. Тряхнув окончательно обалдевшей башкой, я уставился туда, откуда впереди собственного визга неслись священник, обгоняемый полицейскими чинами и преследуемый могильщиками. А из разрытой ямы вставала…
И я бы почти наверняка последовал за спасавшимися, если бы солнечный клоп не коснулся наконец раздувшимся брюхом церковного креста, и верхняя планка не пропорола бы брюхо, и не затопила бы все вокруг закатная кровь цвета ржавчины…
— Fuck! Fuck! Fuck!
Я не был поклонником скудной англосаксонской обсценной лексики, однако иными словами свои чувства выразить не мог.
У меня снова немилосердно болел затылок. Я лежал на спине, наполовину погрузившись в пруд. Затылок упирался в чрезвычайно твердый, выступающий из воды камень. В глаза мне пялился остоебеневший ржавый небоскат.
— Мама, что это было? — жалобно спросил я у ненавистного неба.
— Это, — слабо прозвучало откуда?то сбоку, — был мой последний припадок эпилепсии. Или моя первая пляска некроманта, смотря в какой системе координат отсчитывать.
— Опять вы мне врете, Илья… Михайлович, — предположил я и воздвигся из Источника.
Соленая минеральная водичка полилась с меня ручьями.
— Какой я вам Илья Михайлович?
Некромант лежал значительно ближе к пруду, чем я его оставил: то ли хотел помочь мне выбраться, то ли просто полз к воде. Полз, да не дополз.
Я пожал плечами:
— Ну не Михайлович. Максимович. Все равно врете.
Он усмехнулся.
— Ладно. Вы меня раскусили. Вру. Первых я не помню, мал был.
Надо бы его напоить, подумал я. Вид у некроманта лучше не стал: все та же мертвецкая с синевой бледность, запавшие в темноту глазниц нездоровые глаза. Он еще и губы себе раскусал до крови. Надо бы ему помочь, только вот дотрагиваться до некроманта мне не хотелось. Совсем. Заметив мои колебания. Иамен снова хмыкнул.
— Это нормально.
— Что именно?
— Внутренняя аудитория, Ингве.
Он приподнялся на вытянутых руках, упираясь ладонями в землю.
— Внутренняя аудитория говорит вам, что следует меня пожалеть. Бедный ребенок. В то же время разум и чувства во весь голос орут, что когда маленький мальчик бьется в судорогах, с пеной изо рта, а кругом из могил лезут мертвецы — это такое непотребство, которого быть на земле не должно. Разум и чувства не подсказывают вам ничего, кроме отвращения. И они правы. Вы вправе испытывать отвращение, Ингве, это нормально.
— Вы же не виноваты.
— До чего вы упрямы, — улыбнулся некромант. — Не хотите расставаться с красивыми иллюзиями? Ладно, открою еще один секрет: в детстве я препарировал живых кошек. Мне было интересно, как у них бьется сердце. И как останавливается.
Ни слова не говоря, я подхватил его под мышки и поволок к источнику. Он рухнул у края воды и пил долго и жадно.
Я присел рядом, у корней дерева. Никаким деревом это, впрочем, не было — так, окаменевший обрубок ствола. Норн с их зловещей пряжей тоже рядом не наблюдалось. Норны…
— Я понимаю — мать. А сестер вы зачем вытащили?
Иамен обернулся.
— Они мне не сестры.
— Сестры, сестры. Я же их видел. Вы похожи.
— Мало ли кто на кого похож…
— Хорошо. Не сестры. Зачем вы их? Мало девчонки и без вас настрадались?
Некромант с усилием выпрямился. Вода его несколько оживила — может, и вправду целебная? Нарзан, Фенрир его вылакай.
— Это что, по?вашему, выглядело как сознательный акт, к которому я долго и тщательно готовился? Я себя не контролировал.
Возможно. А, может, и нет. Трудовые будни юного некроманта — что сестры, что кошки…
— Допустим. Но вы же умеете и обратное. Почему вы их не упокоили?
Иамен посмотрел на меня без выражения.
— Поднятых мною тогда… до последнего приступа, которому вы были свидетелем… их упокоить обратно нельзя.
— А я и вправду там был?
Он слабо улыбнулся.
— Вам лучше знать. Вы же меня притащили тогда на кладбище. Я потом долго гадал: что за странный дядька? Вас никто не видел, кроме врача, да и тот сомневался… Кстати, забыл вас поблагодарить — похоже, вы меня излечили. Падучая с тех пор не возвращалась.
Вот так. Я понял, что лучше мне в эту историю не углубляться, а то последние болты в черепушке развинтятся.
Я поднялся с окаменевших корней, угрюмо оглядел основательно просоленные штаны. Когда оно засохнет — а засохнет очень скоро — то?то будет мне радости.
— Встать можете?
— Встану. Только сначала идите сюда.
Он шарил рукой в Источнике, внимательно во что?то вглядываясь.
— Что вы там ищете? Воды нам все равно набрать не во что.
— Не нужна нам вода… Нам нужно… Да подойдите же, я не могу за вами гоняться.
Я подошел.
— Станьте на колени рядом со мной.
— Что еще сделать? Земной поклон отвесить?
— Не огрызайтесь, пожалуйста. Я хочу вам кое?что показать.
Я опустился рядом с ним на колени. Некромант держал что?то на раскрытой ладони. Ах да, я и забыл совсем…
На ладони Иамена лежал глаз. Некогда бывшей темно?серой радужка выцвела, будто ее основательно отполоскала вода Источника. В остальном глаз как глаз. Со зрительным нервом, или что у него там торчало сзади.
— Ближе.
— Зачем?..
И тут некромант ухватил меня за подбородок жесткими пальцами и придвинул к себе. Я попытался вырваться — но не тут?то было. Иамен поднес руку к моему лицу… левую глазницу пронзила острая боль.
Пока я орал и дергался, пытаясь выцарапать то, что он запихнул мне в череп, Иамен моего подбородка не выпускал. Сказал только:
— Он должен был хорошо сохраниться. Почти физиологический раствор, без бактерий… Сделаете пластику левого века, будет как новенький. Вы можете видеть?
Я злобно уставился на него. Обоими глазами.
— Я и до этого видел неплохо. Какого Фенрира?..
