одеколона, облачался в новенький костюм — каждый день новый, Ингри бы сдох, узнав, на что я спускаю фамильные капиталы — и выходил на охоту. Ночь приветствовала меня остатками дневного жара и запахом пыли. Кэдди я совсем забросил, и он угрюмо сиротствовал в гараже. Я заказывал лимузины. Белые или черные, длинные, как гробовозки, они выныривали из полумрака и неизменно ослепляли меня светом фар. Я забирался внутрь, вольготно раскидывался на кожаных сиденьях. Я ехал в клуб. Неважно, в какой — хотя прихотливая лимузинная судьба почему?то неизменно приводила меня в район Нового Арбата.
Клуб приветствовал меня огнями поярче тысячи солнц. Гремела музыка — я выбирал те, где играли хауз, хип?хоп или тяжелый метал, где в шуме невозможно было расслышать слова соседа по барной стойке, что?то пьяно орущего тебе в ухо. В лучах строб?лайтс выдрючивались группки и пары. Напитки всех оттенков и степеней крепости лились рекой, и вскоре я переставал различать, что опрокидываю себе в глотку: водку? Коньяк? Бурбон? Абсент цвета тоски и полыни? Избегал лишь разноцветных коктейлей с зонтиками и без, с оливками на зубочистках — это уже напоминало что?то из кабинета зубного. Зато оливки и зонтики очень любили клубные девки, хрупкие бабочки, которые липли ко мне, как мошкара к керосиновому пламени. Всех их очень интересовал мой шрам — тонкие наманикюренные пальчики так и тянулись к моей роже, густо накрашенные глаза восхищенно и жадно распахивались. Я сулил девкам показать еще и не такие шрамы, и клуб покидал обычно в компании двух?трех фей полумрака. Начинали мы в лимузине, предусмотрительно снабженном запасом охлажденного шампанского. Кожа сидений скрипела, пропечатывалась коленками и ягодицами. Продолжали у меня. Смятые простыни валялись по всей квартире. В комнатах тяжело, неприятно пахло. На зеркале засыхала губная помада. В бледном, скудненьком предрассветном освещении все подцепленные мной девки оказывались такими страшными, что дрожь пробирала. Или, может, виноват был мой пророческий левый глаз? Вынести присутствия этих размалеванных призраков в собственной постели я не мог и вежливо девок спроваживал, снабдив на прощанье запасом стодолларовых купюр. Иногда девки хотели продолжить знакомство. Тогда я без затей спускал их с лестницы. Милиции я мог не бояться. Не с такими деньгами, не в Москве, не в нынешнем жестоком к полуночным насекомым веке. Разве что отчаявшиеся соседи иногда долбили в стенку, если веселые девки слишком активно восхищались моими многочисленными шрамами.
Оборвался безобразный загул так же внезапно, как и начался. В ту ночь я как раз вывалился из «Метелицы» под ручку с двумя длинноногими дивами. Дивы были похожи, как сестры, и обряжены — это в июньскую?то мертвую жару! — в одинаковые норковые шубки. Одна дива оказалась при ближайшем рассмотрении блондинкой. Вторая — брюнеткой. У обеих, похоже, напрочь отсутствовали потовые железы. Я уже распахнул перед красотками дверцу лимузина, отпихнув рвавшегося услужить шофера, когда кто?то потянул меня за руку. Я оглянулся — и челюсть моя отвалилась со стуком. На тротуаре, в оранжевом топике и оранжевых же коротких шортиках, стояла лисичка Ли Чин. В переменчивом свете клубной вывески — огромного рулеточного колеса — она выглядела совсем ребенком. Через плечо ее свисала большая плетеная сумка.
Отпустив дверцу, я выпрямился и процедил с наивозможной глумливостью:
— А?а, давно не виделись. Вот кто еще мне в рожу не плевал. Только, милая, для плевка тебе придется расчистить место — и так все заплевано. Или ты просто решила сменить место работы? Так я нынче забит под завязку. Вот завтра — милости просим…
В продолжение моей идиотской тирады Ли Чин молчала. Смотрела на меня с неопределенным выражением в раскосых глазищах. Когда я закончил, засунула руку в свою суму и извлекла оттуда двухлитровую пластиковую бутылку без этикетки, наполненную до горлышка прозрачной жидкостью. Протянула мне. Я уставился на бутылку, все еще ухмыляясь.
— Ты, девочка, совсем глупая, да? Неужели ты считаешь, что я у тебя из рук возьму даже запечатанную банку колы?
— Это не для тебя, — наконец соизволила отозваться Ли Чин. — Это для твоего деда. Он же болен? Так вот это лекарство. Ему поможет.
Я поглядел на девиц. Похоже, барышни заподозрили в юной лисе конкурентку, и пялились на нее без особой любви. И то правда — по сравнению с Ли Чин они показались мне редкостными страшилищами. Особенно светловолосая.
— Так, дорогие мои, — сказал я. — Веселье отменяется. Топайте отсюда. Вот вам компенсация за труды.
Я традиционно сунул им по комку смятых банкнот. Светловолосая запихнула подачку в сумочку и, смерив Ли Чин презрительным взглядом, удалилась. Брюнетка швырнула купюры мне в рожу. Может, и правда не за кошельком моим гонялась, а честно прельстилась романтическим шрамом? Ах, несостоявшаяся любовь, белой акации гроздья душистые… Обозвав меня скотиной, ушла и она. Я кивнул на машину и сказал Ли Чин:
— Садись. Побеседуем. Обещаю, трогать я тебя не буду.
Это можно было бы и не упоминать. Лисичка изогнула губы с не меньшей презрительностью, чем ее блондинистая сестра, и скользнула на сиденье. Я залез следом и захлопнул дверцу. Постучал в перегородку шоферу и велел ехать куда?нибудь. Лимузин послушно отплыл от тротуара и влился в редкий поток ночного трафика.
Ли Чин сидела, обернувшись к окну. Фонари и фары проезжающих автомобилий высвечивали ее профиль, резкий и тонкий, как гравюра японского мастера. Я поневоле залюбовался. Хоть какая?то радость глазам после целой вереницы уродливых потаскух. Почувствовав мой взгляд, она отвернулась от окна и поджала губы в недовольной гримаске.
— Ну?
— Что «ну»?
— Ты хотел со мной поговорить? Я слушаю.
— Нет, милая, — мягко ответил я. — Выслушать хотелось бы мне. Тебя Иамен подослал?
Она резко мотнула головой. Правдивого ответа я и не ожидал.
— Честно — что за дрянь в бутылке?
Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, Ли Чин поднесла руку к лицу и вдруг что было силы укусила себя за запястье.
— What the fuck? — заорал я.
Красная, очень яркая даже в полумраке салона кровь хлынула на ее майку и на подушки сиденья. Зубы у Ли Чин были, похоже, чисто лисьи. Игнорируя мои попытки поймать ее руку и унять кровь платком, девушка отвинтила крышечку бутылки и плеснула пару капель на открытую рану. Кровь мгновенно перестала течь. Девушка отняла у меня платок и провела им по запястью, смывая красное. Раны не было. Не было и шрама. Вообще никакого следа. Подняв ко мне бледное личико, лисичка сказала:
— Это Живая Вода. Она лечит любые болезни и раны. У смертных и у бессмертных, одинаково. Достаточно пары глотков, чтобы поднять на ноги умирающего. Или даже меньше…
— Постой. Видел я уже живую воду. Никакая она была не живая. Обычная минералка….
Ли Чин усмехнулась.
— Это в Источнике Урд, что ли? Там же вода Всезнания. А я тебе принесла, — тут она тряхнула бутылкой, — воду из Вечного Сада. Не возьмешь, будешь большой дурак. Ты, впрочем, и так дурак, хотя и наглотался из Источника. Любой бы уже поумнел…
— Да какого еще Вечного Сада?! — заорал я.
Так громко заорал, что машина тревожно вильнула, и пришлось крикнуть в интерком: «На дорогу смотри, водила, мать твою». Лимузин выровнялся. Ли Чин глядела на меня с очень хорошо знакомой смесью жалости и презрения.
— Ну что ты так на меня уставилась, умница? Либо объясняй про сад, либо выметайся из машины со своим снадобьем.
Девушка пожала плечами.
— Вечный Сад, который над Садом Расходящихся Тропок. Всякий дурак знает. Там вечное лето и растут всякие полезные деревья. Вокруг сада — ограда…
Неожиданно она улыбнулась. Личико ее оживилось.
— Вот мы, лисы?оборотни, по?твоему, откуда взялись?
— Из мамы?лисицы? — предположил я.
