Елена Викторовна Сунцова
Голоса на воде
Оглушительный штиль
Однажды пришлось ночевать неделю на берегу Черного моря в укромной лагуне диаметром в полкилометра, в обе стороны от которой амфитеатром располагался заповедник с реликтовым можжевельником. Горный массив здесь почти отвесно срывался в море, образуя бухточки-кельи, доступ в которые осуществлялся только с воды, через скальные нагромождения, или сверху, при наличии верхолазного снаряжения. В те времена егеря пускали в эти бухточки пожить за небольшую плату. Так что многие ниши у самого моря были заселены невидимками, в шторм находиться в них было бессонно, и страшно, и мокро, а в штиль — вы имели дело с лунным светом и шелестом волны, мерцающей по коже морскими светляками. И тогда важно было перебраться в саму лагуну. Дышала долгая волна, лился конус лунной дорожки, и все голоса, любой шёпот и вздох доносились из бухточек со всего многокилометрового периметра заповедника в акустический фокус, располагавшийся под невысокой скалой.
Незримые, неопознанные, навсегда безымянные голоса шептали, спорили, признавались, рассказывали. Бесплотность этих голосов сжимала сердце.
Степень лиричности — сокровенности — сообщения прямо пропорциональна дистанции, на которую оно рассчитано. Отосланные на бесконечность без потери звука, стихи Елены Сунцовой — голоса над водой, шепчущие в ухо Бога. В том и состоит парадоксальный, мощный эффект этих стихов: читатель, если суждено ему попасть в фокус сознания стиха, озаряется, освящается присутствием Бога, то есть возлюбленного; потому что альтер эго, в отличие от человека, обладает завидной участью без посредников устанавливать свою наследственность по образу и подобию.
Всё дело в минимальной потере звука, в уровне шума, который стих претерпевает на пути к адресату. Разумеется, меньше всего звук потеряет, если будет — парадоксально — отделён от других голосов при помощи иного бытия — стратосферы, оптической среды, вакуума. Отчасти организм этих стихов как раз и построен одновременно на совершенной включённости в бытиё, со всей тактильной правдой и реализмом — и притом на абсолютной надмирности. Ничто, никто не отвержен, всё искуплено.
Задача поэта, если таковая вообще имеется, состоит именно в искуплении: вывести если не мир, то возлюбленную из ада, память — из небытия. Бесстрашие поэта в том, чтобы решить эту задачу в лоб, пренебрегая мыслью о себе, минуя тяготы преемственности и всего остального, что может стать привнесенным балластом. Задача эта трудна, решение её есть борьба; но борьба и есть освобождение, свобода.
При этом, разумеется, слышней всего шёпот, негромкий голос. Но только при условии, что звучит он без свидетелей. Есть лирические поэты, чьи стихи рассчитаны на присутствие попутных слушателей, то есть на тех, кто слышит их исповедь, чья тайна превращается ими в предмет мены. У Елены Сунцовой, с её слитностью высказывания, признания, произносимого на одном выдохе, с предъявленностью дыхания, нежности — со всем тем, что необъяснимо прикрепляет душу к телу, — стихи исключают всеуслышание. Они суть тепло сродства, утоления.
Спасённая, представившая их, оставившая их, живу их встречей, живу — надежда, ожиданье их, их вопрошанье, разум, тьма и голод, их воплощенье, радость и борьба.
Необыкновенно редкий случай, когда книга оказывается предназначена не только для чтения, но и для жизни. И для жизни читателя, и для жизни своей, становления живого существа просодии и смысла. Вызывающая при прочтении сильное движение дыхания, книга «Голоса на воде» относится именно к этой счастливой разновидности.
Где Америка
Моему мужу
