* * *
Я вышел покурить. Микаэль последовал за мной. Он глядел на меня с сожалением.
— Гаденыш все отрицает.
— Не смейте называть Йововица гаденышем. Молчание — его право.
Я поглядел в комнату сквозь тонированное стекло. Противоположная сторона была непрозрачна. Интересно, откуда у них тут специально оборудованные комнаты для допросов? Или не так все гладко в датском королевстве?
— У нас есть кадры спутниковой съемки. В село вошел отряд численностью около тридцати человек. Один бронетранспортер. Это соответствует тому, что было на тот момент у Йововица. Других отрядов, кроме его и Ставойты, в округе не было. Мы знаем, что Ставойта этого не делал. Вы видели пленку.
— Там не видно лиц.
Я обернулся и уставился на правозащитника. Тот и не поморщился.
— Скажите... Вы серьезно полагаете, что можно стать героем войны, не совершив ни одного противоправного — греховного, по-вашему — поступка?
Микаэль пожал плечами.
— Срок ваших полномочий истекает послезавтра. На вашем месте я бы поторопился.
* * *
Я, наверное, уже в двадцатый раз прокручивал запись допроса.
На столе передо мной стояла недопитая чашка чая — любезность старины Майкла. К предложенному им же печенью я не притронулся.
Если честно, мне серьезно недоставало хорошего антрекота и бутылки вина. Две недели отпуска и курс реабилитации... К черту, плевать на курс. Хороший санаторий, девочки, алкоголь. Я сжал голову руками и уставился на ноут. Что-то тут было...
— Несовпадение в деталях.
Я обернулся. Правозащитник стоял за моим плечом и пристально смотрел на экран.
— Перемотайте немного назад. Так. Слышите? Ставойта утверждает, что видел следы ног и протекторов только на дороге, ведущей к перевалу. По версии Йововица, они пришли из долины. Где ваша спутниковая запись?
Я лихорадочно защелкал по клавиатуре. В коридоре хлопнула дверь, застучали шаги, и детский голос позвал:
— Папа! Пап, ты дома?
* * *
Тяжелые шторы были надежно задернуты и наверняка за ними были опущены жалюзи, но я все же время от времени с опаской поглядывал на окно. Мы втроем сидели за столом и хлебали суп. Скудный холостяцкий рецепт, без всяких излишеств: картошка, морковь, лук, макароны. Сверху плавал одинокий капустный лист. Пацану, впрочем, нравилось. Он энергично болтал в супе ложкой, дрыгал под столом ногами. На вид ему было меньше десяти, и все же он выглядел постарше, чем должен быть. Лицо бледное, но гораздо более оживленное, чем у моего маленького проводника. Младший сын правозащитника. Тот самый, с запиской.
Паренек отнюдь не смущался моим присутствием и то и дело зыркал на меня поверх тарелки. Отец, похоже, сделал ему в коридоре внушение, однако ко второму блюду (тушеные с рисом овощи) пацан не выдержал и с деланным равнодушием поинтересовался:
— Дядя, а вы из Ада?
Микаэль возмущенно цыкнул на сына. По-моему, зря. Откуда еще может явиться двухметрового роста хлыщ в костюме с иголочки и с длинными вертикальными зрачками.
— Вы насчет мамы?
А вот этого вопроса я не ожидал. Выражение лица Микаэля стало совсем свирепым, а я по-новому взглянул на паренька. То ли заметив мое профессиональное любопытство, то ли утомившись выходками сына, папаша с нажимом сказал:
— Бени, ты наелся? Иди делай уроки.
Мальчишка неохотно слез со стула и поплелся в соседнюю комнату. Я вопросительно заломил бровь.
— А как вы представляли Рай? Зеленые кущи, херувимы с арфами?
— Я не думал, что здесь ходят на костылях. Или разъезжают в инвалидном кресле.
Микаэль разлил кофе по чашкам. Рука его слегка дрожала.
— Это память, Анатоль. Боль и память. Вам не понять, но это то немногое, что у нас осталось.
Он помолчал, потом скупо улыбнулся.
— Бени ходит в школу. Да, в школу. Здесь никто его не обидит. Ему есть с кем играть. Он даже подрос немного. Медленнее, конечно, чем его брат... но, поверьте, это все, о чем я мечтал. Что же касается Марии... Я знаю, как Бени хочет увидеть мать. Но и он знает, что это невозможно...
— И вы ни разу не пробовали?.. Я не предлагаю вам злоупотребить служебным положением, я просто мог бы поговорить кое с кем из наших...
— Нет.
И снова мне было непонятно — то ли этот сухарь не хотел нарушать правил, то ли не смог простить поступка жены.
* * *
Я трижды прокрутил пленку со спутника и чуть не разнес несчастный ноут. Конец записи исказили помехи, но начало было вполне отчетливым. Отряд шел из долины. Из долины! Это мог быть только Йововиц. Я еще раз прослушал показания Ставойты. Увидели дым. Зашли в деревню. Обнаружили пожарище. В живых то ли и вправду никого не осталось, то ли добили раненых — тут Ставойта немного юлил. Вышли из деревни и направились в горы. Наткнулись на солдат Йововица в десяти километрах выше по склону. Те о пожаре ничего не говорили, на расспросы отвечали с неохотой.
— Ну он это! Он, он!
Как же, прах меня побери, негодяй очутился в Раю? Я поднял документы по делу и вновь принялся терзать шевелюру — все спутники Йововица были здесь. Все как один. Мать, жена — тоже тут, но это-то как раз неудивительно. Однако компания палачей, хладнокровно уничтожившая больше полусотни невинных? Бред.
Микаэля я, кажется, разбудил. Он вышел из комнаты, подслеповато щурясь и шлепая огромными, не по размеру, тапочками. Халат на тощей груди распахнулся, и я успел заметить неприятного вида шрамы. Проследив за моим взглядом, правозащитник запахнул халат и суховато поинтересовался:
— В чем дело?
— Мне нужно поговорить с этими людьми.
Я протянул ему список. Микаэль даже смотреть не стал.
— Нет. Достаточно и того, что мы дали вам допросить Йововица.
— Но почему?..
— Нет.
Вероятно, я выглядел оглушенным — по крайней мере, он смягчился.
— Поймите, Анатоль. У этих людей была нелегкая жизнь. Хотя бы здесь они заслужили покой. Камеры... Допросы... Да посмотрите на меня. Думаете, мне приятно было бы, если бы такой, как вы — сытый, холеный молодчик, — удобно расположился в кресле следователя и по-хозяйски принялся копаться в моих воспоминаниях? Мне хватило этого внизу. Поверьте, даже меня от вас тошнит, хотя я уже успел попривыкнуть. Здесь вам не место, и мучить этих людей я не позволю.
Он постоял еще с минуту и, не дождавшись от меня ответа, ушел, плотно притворив за собой дверь.
* * *
К утру глаза у меня начали слезиться. Я прокрался в ванную, но глазных капель не обнаружил. На обратном пути мне показалось, что дверь детской приоткрыта. Когда я проходил мимо, в глубь комнаты шарахнулась маленькая тень.
Утро приветствовало меня головной болью и полоской жемчужного цвета под жалюзи. Я запаниковал
