Очерки истории чумы (фрагменты)

наблюдаемым у штаммов Y. Pestis, выделенных в различных природных очагах.

Все вышеуказанные экологические связи носят неслучайный, устойчивый характер, следовательно, их поддержание требует некоторого усреднения генотипов любого своего сочлена, в том числе и возбудителя чумы. Также можно ожидать, что у Y. Pestis — древнейшего обитателя почвенных амеб, больше «заинтересованности» в своем существовании именно в почве, а не среди не так давно по масштабам геологического времени распространившихся по поверхности планеты прямоходящих узконосых приматов, относящих себя к виду Homo sapiens sapiensis. Сегодня они есть, а завтра их нет; амебы же будут всегда.

Возможно, что палеобактериологов, которым удастся восстановить геном Y. Pestis времен «черной смерти», ждет разочарование, аналогичное испытанному вирусологами после восстановления генома вируса испанского гриппа. В 1918—1920 гг. он вызвал пандемию, жертвами которой стали около 22 млн. человек, но в сравнении с современными вирусами гриппа оказался весьма безобидным (Reid et al., 2002).

Возражая Домарадскому, заметим, что он сам настаивает на том, что Y. Pestis не синтезирует истинных экзотоксинов (какими, например, являются дифтерийный или столбнячный), которые в опытах на животных оказались бы способны вызывать основные симптомы, наблюдаемые при чуме. Возбудитель чумы изучен не хуже кишечной палочки. Однако начиная с 1970 г. в исследовании механизмов патогенеза чумы не было сделано никаких принципиальных открытий. Как проявление кризиса исследования специфических механизмов интоксикации при чуме Домарадский рассматривает смещение интереса ученых с такого «специфического» токсина, каким является «мышиный», к неспецифическому фактору патогенности любой грамотрицательной бактерии — липополисахаридному комплексу бактериальной стенки (ЛПС). Тем самым он признает, что так называемая «интоксикация» при чуме носит неспецифический характер. Но тогда о каких неоткрытых еще «специфических» факторах вирулентности Y. Pestis может идти речь?

Действительно, многие симптомы в клинической картине чумы наблюдаются при других инфекционных болезнях, в том числе тех, возбудителей которых никак не заподозришь в синтезе истинных экзотоксинов (например, вирусы).

Рассмотрим такой важный синдром клиники чумы, как сердечнососудистый, обычно относимый к проявлениям «интоксикации». Быстро нарастающее поражение сердечно-сосудистой системы, резкое падение кровяного давления, помрачение сознания и геморрагии («чумные знаки») у некоторых больных чумой развиваются даже раньше, чем бубоны или осложнения со стороны легких. Но они встречаются при большинстве вирусных инфекций (например, при гриппе и ханта-вирусных инфекциях) и при паразитарном заболевании — малярии. В то же время эти неспецифические симптомы проявляются далеко не у всех больных, и в разные эпидемии их частота варьируется. Следовательно, их проявление все же зависит от каких-то специфических факторов, которые могут проявляться как в клинике болезни, так и в ее эпидемиологии. Например, переход бубонной формы чумы во вторично-легочную, зависящий от наличия такого фактора, делает человека источником инфекции; распространение возбудителя чумы приобретает характер аэрогенной инфекции.

Теперь попробуем ответить на вопрос, что это за специфический фактор, от которого зависят неспецифические клинические проявления чумы? Вновь обратимся к аналогиям. Лица, экспрессирующие ген главного комплекса гистосовместимости В8 (HLA-B8), переносили хантавирусную инфекцию тяжелее, чем экспрессирующие B27. У них болезнь проявлялась понижением кровяного давления, увеличением содержания креатинина в крови. Одновременно наблюдалось большее количество вируса в моче и крови. У лиц с HLA-B27 болезнь протекала в мягкой форме. Почти все больные с гаплотипом HLA-A1-B8-DR3, у которых прогрессивно развивались все те же симптомы шока (наблюдаемые и при чуме), экспрессировали вторую аллель фактора некроза опухолей (TNF2) (Wilson А. еt al., 1997). От распространенной аллели TNF1 аллель TNF2 отличает сильный транскрипционный активатор, способствующий увеличению экспрессии фактора некроза опухолей (TNF-?). Патологическим проявлением повышенной экспрессии TNF-? становится более тяжелое течение малярии и хантавирусного синдрома. Причем при обеих болезнях наблюдаются «неспецифические симптомы»: нарастающее поражение сердечно-сосудистой системы, резкое падение кровяного давления, помрачение сознания, геморрагии и быстро наступающая смерть. Малярия, как правило, приобретает церебральную форму (McNicholl J. et al., 1997).

Обращает на себя внимание клиника болезни и состояние трупов людей, умерших в разные эпидемии чумы. Например, тела людей, погибших в 1346—1351 гг., когда распространены были легочные формы чумы, наводили ужас на современников тем, что быстро чернели и выглядели как бы «обугленными» (отсюда название пандемии — «черная смерть»). Механизм последнего явления понятен, если допустить, что гибели людей предшествовало массивное развитие геморрагий (о легочной чуме ниже), однако такая неспецифическая реакция зависит от наличия в геноме человека вполне специфической аллели (TNF2).

Разумеется, невозможно указать все аллели генов людей, способствовавших глобальному распространению «черной смерти» в середине XIV столетия, и ею же элиминированных, их еще предстоит установить методами молекулярной диагностики, однако мы хотим обратить внимание исследователей на необходимость их поиска.

Многокомпонентный пандемический процесс. Мы уже подчеркивали выше, что экология возбудителя чумы носит крайне сложный характер, и для того, чтобы вспыхнула даже небольшая эпидемия чумы, требуется сочетание очень многих, обычно не встречающихся одновременно факторов. Однако, когда отдельные и разрозненные эпидемии чумы вдруг переходят в качественно иное явление, в пандемию, то сочетание таких факторов должно быть исключительно уникальным и многообразным.

Неизвестные игроки на пандемическом поле. Анализ пандемических процессов, предшествовавших и сопровождавших пандемии чумы, свидетельствует о существовании двух типов феномена популяционного повышения восприимчивости населения к контагиозным болезням: с длительным инкубационным периодом (например, для проказы он составляет 3–7 лет, для туберкулеза — до трех месяцев); и относительно коротким инкубационным периодом (натуральная оспа — 8–14 суток). Причем процесс пандемической активации контагиозных болезней инерционен и специфичен. Неконтагиозная, бубонная форма чумы, появляется на этом фоне как востребованная случайность. Синхронность масштабного появления чумы, проказы и туберкулеза можно объяснить тем, что возбудители этих болезней являются природно-очаговыми сап- ронозами. По данным В.Ю. Литвина и др. (1996), возбудитель проказы,Mycobacterium lepreae, имеет природный резервуар в сфагнуме мха. Такие же наблюдения имеются и в отношении патогенных для человека микобактерий. По данным Р.М. Ермаковой с соавт. (1995), они поддерживаются среди личинок кровососущих комаров. Можно предположить, что та же последовательность событий, которая приводит к колебательным процессам в экосистемах лепрозного и туберкулезного микробов, оказывает аналогичное действие и на экосистему «простейшие Y. pestis». Однако сапронозная теория не объясняет ни «востребованность» и крайне злокачественное течение этих болезней в отдельные исторические эпохи, ни их специфичность, т.е. предопределенность в смене патогенов в человеческом обществе в периоды усиления колебательных процессов в экосистемах сапронозов.

Поэтому складывается впечатление участия на «пандемическом поле» VI и XIV столетий еще каких-то других «игроков», дополнительных к известной эпидемической триаде (природный резервуар возбудителя чумы — его переносчики — человеческая популяция), собирательно назовем их «фактором Х». Благодаря ему особое преимущество в эпидемических цепочках приобретают высоковирулентные штаммы возбудителя болезни, либо они «становятся» высоковирулентными из-за повышенной специфической восприимчивости человеческих популяций. Развивающиеся благодаря «фактору Х» контагиозные болезни могут быть разными — чумой, оспой или вызываться еще не известными возбудителями, но они оказываются, как это не парадоксально будет звучать, востребованными отдельными группами населения.

«Востребованность» же заключается в наличии в восприимчивой популяции особей, подбор возбудителей контагиозных инфекций для которых осуществляется специфическим образом, за счет структур «фактора Х». Эпидемический процесс сначала запускается по неспецифическому механизму, т.е. в результате каких-то случайных обстоятельств возбудитель болезни проникает в группу восприимчивых особей, но затем его уже поддерживает «фактор Х». Отсюда крайне упорное пандемическое течение