узнать не удалось.
Единственным документом, дающим хоть какую-то ниточку для дальнейшего расследования, был список лиц, допущенных к информации по точке «Минус».
В списке значилось восемь фамилий. Против пяти стояли однотипные пометки – погиб при выполнении ответственного задания четырнадцатого июня девяносто третьего года. Дата гибели совпадала с днем ликвидации точки «Минус». Судьба остальных трех человек была неизвестна.
Закончил ознакомление с документами Полынов около полуночи. Аккуратно сложил листки в папку и запер ее в сейф под баром с напитками. Затем налил полстакана «мартеля», разбавил его тоником из холодильника и, открыв на кухне балконную дверь, вышел на балкон. Наконец-то, впервые за последние полтора месяца, он ощутил дуновение прохладного воздуха.
Все-таки есть существенная разница между летом в тропиках и летом в средней полосе России. Особенно ночью – днем жара практически одинаковая…
Никита оперся о перила и, отхлебывая из стакана, осмотрелся. Узкий дворик между двумя девятиэтажками был засажен молодыми березками, их густые кроны достигали четвертого этажа. В обманчивом свете луны казалось, что можно спокойно перелезть через перила, по серебристо-зеленым холмам крон дойти до стены дома напротив – и, постучавшись кому-нибудь в окно, попроситься в гости. Полынов вздохнул. Похоже, он здорово заработался, если подобные бредни лезут в голову. Так и крыша поехать может.
Никита вернулся в кабинет и включил телевизор.
Выбрав программу с концертом эстрадной музыки, приглушил звук и сел в кресло. Хотелось отвлечься, отключить хоть на время перегруженный информацией мозг, но ничего не получилось. Не отвлекала музыка, а дебильные фразы из современных песен – раздражали.
Никак не ожидал Полынов, что в списке группы "С" ему встретятся две знакомые фамилии. Полгода после окончания института – до призыва в армию – Никита проработал младшим научным сотрудником в институте молекулярной биологии АН СССР в Пущине в отделе цитологии простейших организмов.
Научный сотрудник Валерий Васильевич Лаврик, значившийся среди погибших на точке «Минус», работал в том же отделе в соседней лаборатории. Был он натри года старше Полынова, и, кроме науки, его ничего в жизни не интересовало. Дневал и ночевал в институте, редко появляясь в общежитии. Помимо своей непосредственной работы по запланированной тематике, он вел еще пару хоздоговорных работ, а по ночам проводил сугубо личные исследования. На рабочем месте и спал, поставив в лаборатории раскладушку – а в дневное время предусмотрительно прятал ее от бдительного ока инженера по технике безопасности. Направленность личных исследований Лаврика была за пределами общепризнанных современных научных представлений – кажется, что-то о взаимном влиянии биологических полей на межвидовую мутацию организмов, что, по мнению многих сотрудников института, граничило с мистикой, а также с высмеянными в свое время идеями академика Лысенко. Впрочем, в то время Никиту не интересовали проблемы его коллеги – в его жизни случился бурный роман с лаборанткой Лилечкой, и все научные дебаты в институте пролетали мимо его сознания. В памяти сохранились лишь беззлобные шутки коллег, интересующихся у Лаврика в «курилке», когда же он наконец вырастит на дубе арбузы, передаст народному хозяйству технологию выведения высокоудойных индюшек или повысит яйценоскость баранов. Лаврик не обижался, лишь смущался как-то по-детски, даже не пытаясь отшучиваться. Казалось, что так будет продолжаться вечно, – но однажды на одном из ученых советов института завлабораторией генетики доктор наук Вениамин Аркадьевич Петрищев со всей мощью своего авторитета обрушился на бредовые, по его мнению, исследования доморощенного «гения», позорящего честь отечественной науки. Чем закончилось противостояние доктора наук и неостепененного научного сотрудника, Никита не знал – забрали служить в армию. А там – вербовка КГБ, спецшкола, которую окончить так и не довелось из-за перемены в стране власти… Но это – уже другая история. А вот что же такого экстраординарного должно было произойти в институте, чтобы фамилии Петрищева и Лаврика оказались в одном списке группы "С"? Как так могло получиться, что после столь «знаменательного» заседания ученого совета они вдруг стали работать в одной команде, да еще на военное ведомство – и не просто так, а на особо засекреченной точке? В «гений» Петрищева Никита не верил – знал, как тот нещадно эксплуатировал свой коллектив, самым наглым образом присваивая идеи подчиненных. Ни одна научная статья не отправлялась в печать, если первым в списке авторов не стоял завотделом. Вероятно, весьма неординарных результатов удалось добиться Лаврику, поскольку оборотистый Петрищев тут же к нему приклеился. Может, даже и извинения Лаврику принес, а тот и растаял – на удивление мягким и бесхребетным был Валерий Васильевич… Был. И, наверное, открыл нечто такое, что и привлекло внимание военного ведомства. Уж, конечно, не из области выведения популяции высокоудойных индюшек – но, видимо, «плоскозубые» каннибалы имели к его открытию прямое отношение…
Так что Веретенов действительно имел серьезную причину отозвать из командировки именно Полынова, хотя о том, что Никита лично знал Лаврика и Петрищева, Роман Борисович вряд ли имел сведения.
Полынов не торопясь допил коктейль, выключил телевизор и направился в спальню. Утро вечера мудренее, как справедливо заметили еще древние славяне. Но, уже засыпая, Никита неожиданно подумал о некоей схожести ситуаций в Центральной Африке и в Каменной степи. И там – карантин, и здесь; там – каннибалы, и здесь… Разве что карантин в Каменной степи проводится с беспрецедентными в истории эпидемий мерами предосторожности.
* * *
Проснулся он от ощущения, что в квартире находится посторонний. Самое главное, как обучали его в спецшколе, при любых неожиданностях ровно дышать – во всех смыслах. Так Никита и поступил – минуту- две неподвижно лежал в постели, не меняя ритма дыхания и изображая из себя спящего человека.
А сам оценивал обстановку. Посторонний вел себя в квартире по-хозяйски, ходил по кухне, звенел посудой. Либо – «свой», либо очень уж уверенный в своем превосходстве «чужой». Для появления в квартире столь наглого чужака вроде бы предпосылок не было.
Значит, звенеть посудой могла та самая «жена» для прикрытия, хотя и для ее появления, с точки зрения Никиты, основания отсутствовали. Но, опять же, с его точки зрения.
Полынов встал с кровати и, не таясь, босиком прошлепал по коридору. Если уж незваный гость ведет себя столь беспардонным образом, то хозяину – сам бог велел.
На кухне у плиты возился Алексей.
– Доброе утро, Никита Артемович, – не оборачиваясь, сказал он. – Вы с чем гренки будете – с маслом или джемом?
– С кофе, – буркнул Никита. – Доброе утро.
Он отвернулся и направился в ванную комнату. Лучше бы его «женили»… Непонятно почему, но Алексей вызывал у него раздражение. Может, потому, что при знакомстве с ним Никита обмишурился, теперь взыграло обиженное самолюбие?
«Изволь на работе эмоции давить в зародыше», – попытался настроиться на спокойствие Никита, но ничего не получилось. Месяц в Африке, когда он вынужден был держать себя в руках и не проявлять никаких чувств, кроме положительных, давал о себе знать.
Не помогла и «разрядка» с мордобоем консула. Это так – вроде разминки… Врут отечественные психологи, что надо побольше улыбаться и поменьше злиться – тогда, мол, больше проживешь. Ерунда. Уравновешенность потому так и называется, что достигается балансом положительных и отрицательных эмоций.
Нет баланса – возможен психический срыв. Не напрасно во многих японских фирмах в отдельной комнате установлено чучело начальника – задень подчиненный так «накивается» своему боссу, столько улыбок ему подарит, что потом с превеликим удовольствием кулаками над чучелом поработает. Говорят, некоторые чучела чаще, чем раз в неделю, меняют…
Когда Полынов вышел из ванной комнаты – гладко выбритый и причесанный – стол на кухне уже был сервирован. Маленькие бутерброды с ломтиками обезжиренной ветчины и перьями молодого салата, гренки, сливочное масло в масленке, джем в вазочке и, естественно, две чашки растворимого кофе.
– Прошу, – жестом пригласил Алексей к столу.
– Ты у меня никак домохозяйкой устроился? – сумрачно спросил Полынов, усаживаясь на табуретку.
