Карл отыскал Луи, барона де Монтегю и маршала д’Эмбекура. Все трое, к счастью, еще были трезвы.
Луи, хоть и был у Карла в фаворе, всегда держался одного незатейливого правила: не бузить, пока граф не сказал «пли!». Потому и держался в фаворитах так долго.
Барон де Монтегю любил поспать, поэтому его еще только-только закончили омывать и едва-едва начали брить. Барон не понимал природу буйства за окном и полагал, что пороховыми шутихами беспардонные англичане привечают папу.
А д’Эмбекур просто не употреблял. Водилась за ним такая приятная особенность.
– Значит так. Вы, барон, остаетесь в городе. Ты, Луи, отправляешься за португальцами. Приведешь всех, кого сможешь найти, и останешься здесь с бароном. А вы, сир, – (Карл кивнул д’Эмбекуру) – составите мне компанию. Я собираюсь навестить замок Колонна.
– Может, я с вами? Вдруг что? – робко предложил Луи. Никуда тащиться по такой жаре ему не хотелось, но засвидетельствовать Карлу свою преданность он был обязан.
– Вдруг что – и что? – раздраженно осведомился Карл. – Я возьму с собой много наших солдат, да еще и португальцев. Толку от тебя там ни на грош. А здесь хоть составишь барону партию в шахматы.
Луи как бы расстроился и отправился в светлую обитель португальцев.
Цитадель хозяев Остии казалась безделкой только с кардинальского балкона. Вблизи она производила худое впечатление – серый трехэтажный монолит с приземистыми башнями по углам. И никаких признаков жизни.
Холм, на котором была построена цитадель, стоял на левом берегу Тибра поодаль от реки. Холм был опоясан сухим рвом, от которого шел отводок к Тибру, отгороженный от реки небольшой искусственной дамбой. Граф не сомневался в том, что дамба заминирована и в случае необходимости Колонна могут заполнить ров водой, послав к дамбе одного слугу с огнивом. Удобно.
Ров был выложен огненно-красным кирпичом. На дне рва в семь рядов торчали колья. В жидкой сени кольев сходили с ума от зноя большеголовые собаки с купированными хвостами.
Когда Карл заглянул в ров, собаки все разом подняли на него глаза, умело симулирующие мировую скорбь, на деле же сытые и абсолютно бессмысленные. Под стенкой рва, в тени, лежали свежие человеческие кости, окровавленный обрывок сапога и нательный крестик. Собаки не лаяли, и это окончательно добило Карла.
С Карлом пришли д’Эмбекур, швейцарцы, семьсот бургундских пехотинцев и горстка португальцев во главе с отчаянным Жануарием. Всех остальных поглотили торжества.
Когда солдаты заметили то, на что в оцепенении пялился Карл, они с ропотом подались прочь от рва. Граф Шароле в растерянности посмотрел на Жануария.
– Вы всегда ходите без оружия? – спросил он обыденным тоном, но вышло чертовски многозначительно.
– Без оружия, – с достоинством согласился Жануарий.
Подъемный мост через ров находился на противоположной стороне периметра, обращенной к Риму. Он предварялся предмостным укреплением в виде квадратного форта. Мост был опущен. Стены форта заляпаны кровью. На двести шагов западнее через ров были переброшены несколько переносных мостиков.
Печальная повесть, прочитанная Карлом в этом лаконичном натюрморте, была проста как похоронка. Некие искушенные в коварстве недоброжелатели нанесли семье Колонна ночной визит. Интересно, где они сейчас? Недоброжелатели, конечно. О том, где обретаются Колонна, двух мнений быть не могло.
Карл через «не хочу» надел раскаленный шлем. Вслед за ним, облегченно вздыхая, натянули каски остальные. Только Жануарий и еще десяток настоящих португальских сорвиголов шлемов с собой не взяли и, соответственно, остались простоволосы.
– Пойдем, – призывно взмахнул рукой Карл и ступил на подъемный мост первым.
Раздался вафельный треск, д’Эмбекур растерянно прокричал: «Берегитесь!», Карл почувствовал, что мост уходит из-под ног и через два мгновения его тело будет раскроено острыми кольями, а через три за него не без ленцы примутся псы, соловые от духотищи.
Однако чья-то удивительно сильная рука подхватила графа подмышку и удержала на весу до того момента, пока уже вчетвером в него не вцепились швейцарцы.
Карл жадно ловил ртом горячий воздух и таращился на Жануария.
– Это вы?
– Не совсем я, – скромно потупился Жануарий. – Но в целом да.
Жануарий был ниже Карла на голову и казался сотканным из вощеной папиросной бумаги. Допустить, что ему хватило сил удержать графа, можно было только в том случае, если мысленно пририсовать к Жануарию портовый кран. Карл вопросительно посмотрел на д’Эмбекура. Тот ошарашенно кивнул. Дескать, я удивлен не меньше вашего, но вынужден доверять своим глазам.
– Монсеньор, у меня нет слов. Вы можете просить у меня что угодно. Буквально что угодно.
Жануарий молчал. Д’Эмбекур и многие вместе с ним деланно изучали далекие тучки, птичек и нестриженные ногти. Искренний восторг Карла бил наповал. Ведь действительно можно было просить что угодно. И как только португалец этого не понимает? Спустя минуту граф остынет, пойдет на попятную, и уже не выпросишь у него ни коня с драгоценной сбруей, ни земли, ни места в налоговой.
– Благодарю вас, сир. Это большая честь для меня. Но дайте мне срок, хотя бы день – такие вещи не решаются с лету.
Карл не любил повторяться и не стал сам предлагать Жануарию свои традиционные милости в ассортименте. Он лишь обнадеживающе пожал худое плечо португальца и сказал:
– Хорошо. А теперь продолжим.
Переносные мостики оказались крепче подпиленного разводного. Солдаты наводнили холм, окружили резиденцию Колонна, взяли Карла в обкладку из щитов. Мандраж получить предательскую стрелу рос и ширился.
Ворота, ведущие во внутренний двор, были пригласительно распахнуты. Сквозь длинный проход просматривался краешек штабеля человеческих тел. Оттуда же, из внутреннего двора, доносилось мощное гудение, словно работала трансформаторная станция.
Идти туда – в зловоние и мушиное роенье – Карлу не хотелось совсем. Он критически осмотрел внешнюю стену замка.
Нижний ряд узких окон находился высоко и был забран железными ставнями. Если построить сорок солдат «черепахой», да еще двадцать станут на их сомкнутые щиты вторым ярусом, да еще десять – третьим ярусом, и эти десять от души поработают топорами, то можно будет высадить ставни за четверть часа.
Ставни, которые стали жертвой мысленного эксперимента Карла, неожиданно распахнулись.
– Не стрелять! – потребовал граф, но пара стрел все-таки стукнулась о стену над окном.
Погодив немного, оттуда высунулся герольд, которого Карл уже полчаса как с чистым сердцем списал в безвозвратные потери.
– Монсеньор, – проблеял герольд. – Заходите, вас признали.
В порту дали особо раскатистый залп из всех орудий.
Карл обернулся и понял, что ничего подобного. Черный грозовой цеппелин длиною в полгоризонта наползал со стороны открытого моря на Остию. В его кудлатой обшивке потрескивало статическое электричество.
В глухом зале без окон, существование которого было невозможно заподозрить, глядя на цитадель снаружи, находились по меньшей мере двадцать человек. Все они носили черные рейтузы, пурпуровые туфли, фамилию Колонна и, за исключением синьора Джамбаттиста, были молоды. Каждый был при оружии. Каждый безмолвствовал, когда говорил синьор Джамбаттиста, и все перешептывались в полный голос, когда говорил Карл. Графа это возмущало, но он решил не размениваться на пустяки.
Кресел было ровно два – в одном сидел синьор Джамбаттиста, в другом Карл. Остальным достались стоячие места вдоль стен. Чадили редкие факелы.
Во внешнем мире начался ливень. В сердце вертепа просочилась озоновая свежесть. Карл подумал о
