Вторжение в Империю

Вот тут-то и началось веселье.

Маркс развернул машину вверх дном, и его вместе с безжизненной ношей понесло вниз. Сенсорные антенны Маркс вывел на половину длины, поэтому все объекты в поле зрения стали мутными и дрожащими — компьютер пытался провести экстраполяцию на основании недостаточного объема данных. Два нанокорабля падали вместе, и притом — быстро.

— Проклятье! — воскликнула Хендрик. — Меня сцапали.

Маркс переключился на поле зрения второго пилота. К ней прицепились два перехватчика, на подлете был третий. Единственная надежда теперь оставалась на кораблик Маркса.

— Тебя убили, Хендрик. Пошуми, пожалуйста. У меня новый план.

Выпуская каждые несколько секунд по контрдрону, Маркс вел свой разведчик вниз. Он надеялся, что таким образом отобьется от перехватчиков, учуявших механоферомоны. В любом случае его утяжеленный кораблик падал быстрее, чем могли бы враги. Непилотируемые, снабженные мозгом размером с одну живую клетку, они не сумели бы додуматься перевернуться вверх дном.

Маркс взглянул на альтиметр. Над ним слышались ругательства Хендрик, пытавшейся как можно дольше продержаться на лету, но эти звуки мало-помалу стихали по мере того, как машина Маркса снижалась. Высота — пятьдесят сантиметров… сорок… тридцать…

В двадцати двух сантиметрах от поверхности стола кораблик Маркса столкнулся еще с одним противником. Три винта вражеской машины запутались в мертвых манипуляторах прицепившегося к Марксу перехватчика. Тончайшие пластинки углеродных мышц заскрежетали и замерли. Маркс выпустил все оставшиеся контрдроны и помолился о том, чтобы они успели прикончить нового врага прежде, чем клешни сомкнутся на корпусе его кораблика. А потом он убрал внутрь все антенны и стал падать в полной темноте.

Он сосчитал до двадцати. Двадцать секунд. Если его корабль цел, то он уже должен был достигнуть поверхности стола. Несколько мгновений назад погиб корабль Хендрик. Паутинку ее коммуникационных антенн взбешенные перехватчики разорвали своими клешнями на клочки. Маркс остался один.

Он сидел в темноте, и ему стало откровенно страшно. Что, если его разведчик погиб? Прежде он терял корабли десятками, но всегда — в ситуациях, когда можно было себе это позволить. Его послужной список был безупречен. Но теперь на карту оказалось поставлено абсолютно все. О провале и думать было невозможно. Сама жизнь Маркса стояла на кону — так, словно он лично сидел внутри этого крохотного кораблика, окруженного врагами. Он чувствовал себя слишком догадливой кошкой Шредингера, переживающей о том, что произойдет, когда откроют крышку ящика.

[1]

Маркс дал кораблю команду «проснуться». Оптика продемонстрировала обвившийся вокруг его машины мертвый перехватчик. Других не было. Маркс пробормотал короткую благодарственную молитву.

Данные подтвердили: кораблик находился на какой-то поверхности. Эхолокационные отзвуки поступали со всех сторон, наверху виднелся какой-то круг. Судя по отражениям, выходило, что машина Маркса упала рядом с внутренней стенкой некоего цилиндрического контейнера. Камеры показывали, что площадка приземления — идеально плоская и ровная, с высокой отражательной способностью. Поле зрения вокруг машины искрилось и сверкало. Кроме того, площадка еще и двигалась, медленно поднималась и опускалась и подрагивала в ответ на шумы в зале.

— Отлично, — прошептал Маркс и снова проверил все данные. Он просто не мог поверить в свою удачу.

Он угодил в стакан с водой.

Маркс выдвинул посадочные опоры и распрямил их, чтобы крыло оказалось над поверхностью воды. Для крошечной машинки сопротивление воды было огромным — казалось, что пробиваешься через слой бетона. Но вот Марксу удалось поднять крыло над поверхностью и передвинуться к краю стакана. Здесь, внизу, перехватчиков не было. Как правило, они держались на высоте в несколько сантиметров, чтобы не прилипнуть к мебели, как обычные пылинки.

Около блестящей прозрачной стенки Маркс закрепил кораблик, зацепившись иголочками посадочных опор за микроскопические ямки и трещинки, которые найдутся на поверхности даже самого идеального стекла. Затем он отдал машине команду приобрести конфигурацию, предназначенную для сбора разведывательной информации. Во все стороны выдвинулись сенсорные антенны — ползучие лианы из оптического волокна и гибких углеродистых соединений. Вниз опустилось микроскопическое подслушивающее устройство на тонюсеньком кабеле, который свернулся колечками на поверхности воды.

В норме для полного обследования помещения таких размеров требовалось несколько кораблей- разведчиков, но в данном случае стакан мог сработать как гигантское фокусирующее устройство. За счет кривизны стенок свет должен был попасть в видеокамеры со всех сторон. С другой стороны, стекло представляло собой огромную конвекционную линзу и искажало изображение, но эти искажения подвергались пересчету и исправлению. Вода откликалась вибрацией на все звуки в зале и служила огромным резонатором, усиливавшим высокочастотный слух разведчика. Бортовой компьютер приступил к приему информации и начал строить изображение зала на основании разнообразных данных, собираемых миниатюрной машиной.

Как только Маркс включил всю сенсорную аппаратуру своего нанокорабля, он откинулся на спинку кресла с довольной улыбкой и вызвал на связь старшего помощника капитана.

— Старший помощник Хоббс, похоже, у меня есть для вас кое-какие сведения.

— Самое время, — ответила она.

Маркс передал данные на капитанский мостик. Образовалась небольшая пауза — Хоббс просмотрела полученную информацию. И присвистнула.

— Неплохо, мастер-пилот.

— Мне очень повезло, старший помощник, — согласился Маркс.

До тех пор, пока кому-то не захочется пить.

Гигантский разум

Существование было приятно. Намного приятнее полудремы теневого периода.

Во время теневого периода внешняя реальность уже была видна — жесткая, обещающе поблескивающая, холодная и сложная при прикосновениях. Проступали контуры объектов и событий, но собственная сущность была сном, призрачным бытием, состоящим только из потенциала. Желание и мысль, лишенные интенсивности, соображения, неосуществленный замысел. Даже обида на собственное несуществование оставалась лишь тенью настоящей боли.

Но теперь риксский сетевой разум пришел в движение. Он распространялся по инфраструктуре Легиса-XV, потягиваясь, будто только что проснувшийся кот, нежился в собственной реальности, гораздо более просторной, нежели обычная программа. Прежде он был всего лишь семенем, зернышком конструкции, наделенным микроскопической долей сознания, и это семя ожидало мгновения, когда ему можно будет произрасти на плодородной почве. Но только интегрированные системы данных целой планеты были настолько плодородны, что могли дать жизнь этому семени, удовлетворить его врожденную жажду роста.

Разуму доводилось и прежде испытывать этот рост. Миллионы раз в режиме эмуляции он переживал расширение, старательно готовясь к пробуждению. Но опыт, пережитый во время теневого периода, представлял собой всего лишь модели, абстрактные аналоги той величественной архитектуры, в которую теперь превращался разум.

Очень скоро разум должен был охватить все базы данных и всю коммуникационную сеть этой планеты. Он скопировал свои зерна в каждое устройство, занимавшееся обработкой данных, — от огромных широковещательных антенн в экваториальной пустыне до карманных телефонов двух миллиардов местных жителей, от базы данных Великой Библиотеки до чипов транзитных карт, используемых для поездок в