Вторжение в Империю

уселся, опасаясь буйствующих по кораблю гравитационных полтергейстов.

Хоббс вдруг поймала себя на мысли о том, что второй стрелок никогда раньше не заходил к ней в каюту. Вел он себя всегда дружелюбно, но, пожалуй, излишне фамильярно — так, будто ему казалось, что аристократическое происхождение ставит его выше звания. А Хоббс знала о том, какое впечатление она производит на некоторых членов экипажа. Ее утопианское происхождение и воспитание сделали неизбежными несколько косметических операций, а «серые» родители никогда бы такого своим отпрыскам не позволили. Многие из товарищей по команде считали Хоббс ослепительной красоткой, другим она представлялась мультяшно-сексуальной, вроде шлюхи в какой-нибудь пошлой комедии. Она порой подумывала о еще одной косметической операции, чтобы приобрести более среднюю внешность, но такой шаг мог быть воспринят с точностью до наоборот. Хоббс была такой, какой была.

Заняв безопасную позицию, Томпсон облегченно вздохнул.

— У меня все тело ноет, — признался он.

— А у кого не ноет? — отозвалась Хоббс. — Радуйтесь, что не ощущаете все десять g сразу. Вот тогда бы у вас все ныло по полной программе. Если честно, то вы уже померли бы.

Томпсон в отчаянии запрокинул голову и прикрыл глаза.

— Самое противное, — сказал он, — что я даже понять толком не могу, где у меня болит. Знаете, так бывает, когда подвернешь лодыжку: похромаешь несколько дней, а потом у тебя другая нога болеть начинает — из-за того, что ты на нее сильнее наступал.

— Это называется «коллатеральная травма», — кивнула Хоббс.

— Точно. Но у меня такое чувство, будто я весь скроен из этих самых коллатеральных травм, и никак не могу вспомнить, в каком месте заболело сначала. Ужасно удручает, честное слово.

Хоббс перевела взгляд на столик. Из-за того, что она стукнулась об него коленкой, вода ровно растеклась по блестящей поверхности и теперь не отражала ничего, кроме ровной вибрации корпуса корабля.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — проговорила она. — Я сама пыталась уловить какую-то систему. Взглянуть на все это… в перспективе.

Томпсон открыл глаза и, щурясь, уставился на Хоббс. Через пару секунд он пожал плечами.

— Вам раньше случалось так долго летать с высоким ускорением, Хоббс?

Она покачала головой. Мало кому из команды случалось. К высоким ускорениям обычно прибегали во время сражений, но и тогда такие условия на борту длились не более нескольких часов.

— Вот тут и призадумаешься, за что нам такие муки, — проворчал Томпсон.

Что-то в его голосе заставило Хоббс оторвать взгляд от залитого водой столика. Томпсон продолжал смотреть на нее, сощурившись.

— Мы потеряли Дитя-императрицу, — спокойно отозвалась она.

Он кивнул — еле заметно, словно опасался даже этого легкого движения.

— Долг, который не оплачен, — произнес он негромко.

У Хоббс неприятно засосало под ложечкой, а ведь ее уже и так слегка подташнивало.

— О чем это вы, Томпсон?

— Кэтри, неужели вы вправду думаете, что командование флота хочет пожертвовать «Рысью»? — спросил Томпсон. Теперь он заговорил полушепотом. — Только ради того, чтобы один гигантский разум не потолковал по душам с неким риксским кораблем?

— Видимо, все обстоит именно так, Томпсон.

— Но не сможем же мы навсегда отрезать этому разуму все пути-дорожки, — возразил Томпсон. — Ведь речь идет о гибели всей планеты по воле Императора. Риксы найдут какой-то способ переговорить со своим детищем.

— Возможно. Но они не смогут этого сделать, пока здесь «Рысь».

— Долго ли она протянет? — прошептал Томпсон.

Хоббс вперила взгляд в столик. На миг она утратила способность ясно мыслить. Вода теперь выглядела иначе. Похоже, силы поверхностного натяжения снова взяли верх, опять начали образовываться капли и лужицы. Это спонтанное упорядочение казалось непонятным. Неужели энтропия уступала место порядку, неужели линия времени развернулась наоборот?

И что имел в виду Томпсон?

— Скажите мне толком, что у вас на уме, второй стрелок, — приказным тоном произнесла Хоббс.

— Все шито белыми нитками, Кэтри, — ответил он. — Нет никаких сомнений в том, почему «Рыси» дали такой приказ. Нас укокошат за этот самый чертов неоплаченный долг.

Хоббс закрыла глаза. Она понимала, что должна ответить Томпсону как можно скорее.

В академии Кэтри Хоббс числилась далеко не средней курсанткой, но и не одной из лучших. Происходя с утопианской планеты, она была не настолько дисциплинирована, как ее «серые» однокашники. Сама себя звездой она не считала, но оказалась довольно сильна в определенных разновидностях тактических расчетов. Но даже в те мгновения, когда ее одолевали самые ужасные сомнения, Хоббс продолжала гордиться собой за одно качество: решения она принимала быстро.

Вот и теперь Кэтри Хоббс приняла решение.

— Томпсон, вы — единственный, кто так думает?

Он покачал головой — едва заметно. Пожалуй, при записи с низким разрешением это движение осталось бы незаметным.

— Расскажите мне, что вы замыслили, Томпсон.

— Ведь мы друзья, правда, Хоббс?

Она кивнула.

— Значит, вы дадите мне слово, что… никому не скажете?

Хоббс вздохнула. Она надеялась, что до этого не дойдет. Однако решение она приняла.

— На мой взгляд, Томпсон, — сказала она, — мы так и так уже мертвы.

Он безмятежно улыбнулся, сложил руки на груди и наклонился к ней.

— Максимальная секретность, — распорядилась Хоббс, адресовав этот приказ оборудованию своей каюты, и склонилась к столику, чтобы выслушать Томпсона.

Сотрудница милиции

Подходя к «нюхачу», Рана Хартер чувствовала себя самозванкой.

Парик, плотно сдавливавший голову, грубая милицейская форма, царапавшая раздраженную кожу, военный идентификационный браслет — все это казалось ей маскарадным костюмом, фикцией, которая может быть разоблачена в любое мгновение. Рана видела собственное отражение на зеркальных металлических стенах центра связи, и оно казалось ей лишь смутно знакомым, напоминало голограмму из далекого детства. Ощущение было такое, словно она играла роль себя самой — такой, какой была раньше.

«Нюхачом» на сленге называлось идентификационное оборудование, установленное на входе в центр связи. Сейчас, перед началом смены, перед входом скопилась толпа и постепенно просачивалась внутрь. Встав в очередь, Рана Хартер испытала панический страх. Теперь ей казалось, что в обществе Херд, не выходя из сборного домика, она провела не неделю, а несколько месяцев — так память бессознательно удлиняет короткую летнюю идиллию. В изоляции от мира была чистота, безмятежный порядок, и забыть об этом, оставить такое позади было непросто. Галдящая толпа оскорбляла новообретенную чувствительность Раны.

Она жалела о том, что Херд нет рядом с ней, что ей придется одной войти в незнакомое учреждение. Рикс-боевик играла роль Раны целую неделю и все тут хорошо знала. Но вот если бы на территорию центра задумали проникнуть сразу две Раны Хартер, «нюхач» непременно бы это заметил.

В небольшом отрезке коридора, где работал «нюхач», гулял легкий сквозняк. Медленно вращавшиеся вентиляторы доносили до приборов показатели температуры человека, вертели в воздухе чешуйки кожи и пыль. С помощью этих мелких частиц устройство могло не только идентифицировать ДНК входящих сотрудников, но улавливало испарения, исходящие от спрятанного оружия или взрывчатки,