Суворов – тихо, но веско, не допуская возражений или сомнений: «Крепость весьма значительна, более всех турецких крепостей она соответствует этому названию, ее гарнизон – закаленная в боях армия. Но российскому могуществу ничто противостоять не смеет. Ранее не отступали – не отступим и нынче. Покорится Измаил – ничто более не в силах на этом театре военных действий противиться нашим войскам. Я решил овладеть этой крепостью или погибнуть под ее стенами. Пусть каждый из вас, господа, следует велению бога, пользам отечества нашего и государыни, равно своей совести и воинскому долгу.
– Останься, Осип Михайлович, – сказал Суворов.
Когда командиры ушли, припадая на ногу, Суворов подошел к де-Рибасу и взял его за пуговицу мундира:
– Что вызвал меня под Измаил – благодарствую, голубчик, весьма благодарствую. Засиделся я, батюшка, без дела. Что атаковал Измаил по собственному почину, не в согласии с Гудовичем и Потемкиным – порицаю. От сей прыти более вреда, чем пользы. Погнался ты, Осип Михайлович, за славой. Не о деле думал, а более о возвышении своем и отличии крестиком. Презрел, что Измаил не Тульча, а крепость армейская. Прежде чем определить людей на смерть должно бы знать неприятеля. Зря людей погубил, генерал. И в одночас, голубчик, укрепил турка во мнении о возможности россиян колотить. Потому и надменности у неприятеля прибавилось. Молчишь, голубчик…
– Молчу, Александр Васильевич.
– А почему молчишь?
– Потому, что в оправдание сказать нечего. Впрочем, полагал, что буду поддержан корпусами Гудовича и Потемкина.
– Полагал… Пора бы тебе, как генералу, знать, что взаимодействие войск стоит не на предположениях, а на расчете и субординации.
На флагман де-Рибас возвращался в дурном настроении. Не такой ожидалась ему эта встреча. Сам выписал Суворова, самому же от Суворова и досталось, благо не на людях. То-то утешил бы командующий Гудовича и Потемкина.
У трапа стоял Микешка.
– Ужин, твое превосходительство, подан в каюту.
– Убирай к чертовой матери твой ужин!
– Как можно, твое превосходительство?…
– Ты, что, скотина? Как стоишь?!
– Слушаюсь, ваше превосходительство, – Микешка вытянулся во фрунт. – На его лице было не столько смятение, сколько удивление.
Не взглянув более на денщика, де-Рибас уставился на вахтенного офицера.
– Вы здесь для чего? Почему бедлам на палубе?
– Виноват, ваше превосходительство.
– Виноват…Службу знать надо. Кто там ещё?
– Казаки курят, ваше превосходительство.
– Что-о? Этого еще не хватало. А крюйт-камера? А боезапас на корме? Ты куда глядишь на вахте? Да ты никак очумел, болван. Чин?
– Изволите видеть – поручик.
– Полк?
– Днепровский…
– Поди-ка сюда!
Де-Рибас решительно ступил в сторону офицера и резким движением сорвал с его шинели погон.
– В штурм крепости пойдешь рядовым. Вахту сдать. Гвоздев?
– Слушаюсь.
– Ты еще здесь? Убрать каюту и сам поди вон.
Де-Рибасу с флотилией и десантом назначалось атаковать Измаил с юга со стороны реки. Ему были приданы батальоны Лифляндского, Бугского, Белорусского, Херсонского и Николаевского полков, сверх того – два летучих батальона. Сообразно диспозиции в подчинение де-Рибасу были поставлены генерал-майор Арсеньев, гвардии Преображенского полка секунд-майор Марков, бригадир Чепига, полковник Головатый, полковник Эммануил де-Рибас и прочие чины.
«Осип Михайлович де-Рибас, – напишет Суворов в донесении Светлейшему, – лично руководил войсками, высаживающимися на дунайскую сторону Измаила с лодок и судов его флотилии».
Под огнем турецкой артиллерии армия окапывалась у стен крепости. Несмотря на пасмурную погоду и холодный ветер с реки, изнемогая то от жаркого, то холодного озноба, Де-Рибас самолично ставил на сухом месте батареи двенадцатифунтовых единорогов. Как у Хаджибея, здесь была скудость в огневых припасах. Потому артиллерийским офицерам был отдан строгий приказ: огонь держать на поражение неприятеля, а попусту не палить. Для дури сей нет ни пороху, ни снарядов. В каждой батарее было по десять орудий с исправной прислугой, на каждое орудие – двадцать снарядов.
В третьем часу ночи флотилия расположилась в две линии против береговой части крепости. В первую линию де-Рибас выдвинул казачьи дубы с регулярными войсками и казаками в них, которые назначались для десанта.
В половине шестого утра под прикрытием густого тумана началось общее движение к крепости.
Пытавшийся отвечать на огонь русской артиллерии с кораблей и сухого места, неприятель был
